Михаил Чулаки - У Пяти углов

Время еще было, и раз уж Николай Акимыч спустился в переход, он решил поесть в пирожковой на Садовой. А потом уж сесть в метро.

Повернув к пирожковой и приняв таким образом решение, Николай Акимыч снова задумался о разговоре в управлении. Почему новый зам с такой горячностью его поддержал? Сразу, не раздумывая! Начальству обычно свойственны колебания, оно старается подольше изучать вопрос — благо изучать можно и углубленно, и всесторонне, и конкретно, — не связывая себя обещаниями. И вдруг такая реакция. Можно думать, тут сыграло и исконное чувство соперничества к более удачливому собрату — автобусу, свойственное многим патриотам электротяги. Понятно и то, что новый зам хочет показать себя, взявшись за дело совершенно новое, — на рутинной работе показать себя гораздо сложнее…

Николай Акимыч дошел до пирожковой, так и не поняв до конца намерений моложавого Пантелеймона Ивановича. Если вообще возможно понять до конца чужие намерения.

В пирожковой оказалась довольно большая очередь. Николай Акимыч хотел было примкнуть к ней, как вдруг услышал:

— Дядя Коля… Николай Акимыч!

«Дядя Коля» прозвучало неуверенно, а «Николай Акимыч» — громко и четко, так что в первый момент Николай Акимыч подумал, что его окликают двое. Но в самой голове очереди стоял один знакомый — Макар Хромаев. Стоял и махал рукой. Николай Акимыч совсем уж не ожидал встретить здесь знакомого, потому, входя, посмотрел мимо очереди, а то бы, конечно, сразу заметил Макара — при его-то росте, при его-то шевелюре, а главное — при его-то самомнении, которое просачивалось неуловимым образом даже когда он стоял молча. Но все-таки окликнул его Макар сначала «дядей Колей» — никогда так не обращается в парке, а тут окликнул.

— Тоже на смену, да? А я тут живу недалеко. На Ракова.

Николай Акимыч хотел было тут же сообщить, что раньше эта улица называлась Большой Итальянской. То есть сначала просто Итальянской, но когда еще появилась Малая Итальянская, эта, естественно, стала Большой. А дальше бы рассказать, что Итальянская улица называлась в честь дворца, за которым простирался громадный сад — тоже Итальянский… Но почему-то Николай Акимыч сдержался. Может быть, опасался, что Макару это покажется не очень интересным и тот свое равнодушие к исчезнувшим названиям и исчезнувшим садам выкажет очень уж явно?

Они взяли пирожки, налили себе бульон в чашки. Макар налил еще и чуть коричневатую жидкость, называемую «кофе с молоком», а Николай Акимыч воздержался. Ася приучила его к хорошему кофе, и он не переносит столовочную бурду. Филипп сейчас варит себе по утрам кофе сам: его Ксана — не Ася. Ну а уж вдовцу сам бог велел. Хотя легко нашел бы желающих выйти за него — но уж лучше самому варить кофе. А интересно, почему Макар холостой? Уж за ним-то, за поэтом, да еще при самоуверенном виде, бегают небось толпой. Но не спросишь, хоть и окликнул сначала «дядей Колей». Ясно одно: не избалован, раз пьет такой кофе.

Николай Акимыч взглянул на часы.

— Успеваем, — заверил, жуя пирожок, Макар. — На метро быстро. Я люблю на метро: до того надоедает по этим улицам! Одни и те же, одни и те же.

Зачем же работает в троллейбусе, раз надоедает по одним и тем же улицам?! Вот и шел бы в свое любимое метро! Уж там бы ему сплошное разнообразие!

На этот раз Николай Акимыч не удержался от назидания:

— Один философ говорил, что нельзя два раза войти в одну и ту же реку, потому что она все время Течет и изменяется. И улица тем более: все время течет и изменяется.

— А, это один флирт с философией: «все течет»! А на самом деле, ездишь-ездишь!

Во как сказано: «флирт с философией»! Поэт. Но про то, что все течет, сказал какой-то знаменитый философ, и кто такой Макар, чтобы так свысока и небрежно о такой знаменитости?! Нехорошо это — не признавать авторитеты!

Николай Акимыч доел первым и подождал, пока Макар допьет свою бурду. Тот отставил наконец пустой стакан и кивнул Николаю Акимычу, будто девице, его дожидающейся:

— Ну, пошли.

Все-таки не хватает всем молодым воспитанности! Ведь не хотел же Макар грубить, просто он не чувствует, что нельзя вот так небрежно кивать человеку в два раза старше себя — да больше чем в два! Не чувствует оттенков, а хочет быть поэтом! Вот и Федька, внук: ведь хороший парень, а уж руки — таких вторых и не найдешь! — но иногда ляпнет такое…

От этого мысленного сравнения с Федькой Николай Акимыч вдруг посмотрел на Макара как на родного, — да и то сыграло, что Макар окликнул его сперва из очереди «дядей Колей», — и Николай Акимыч сказал почти неожиданно для себя: