Женя Крейн - Не исчезай

Она стояла на ветру, эта Элис, – так представляла ее Люба. Во всем раскрытая себе и истине своего существования. Но в ней не было жеста, необходимого для правильной организации жизни. Не было нужной маски, игры.

Нет, такие мысли мучали, прожигали, вернее, просверливали дыры в сознании.

Имя ее слагалось из звука и слова; но лисица, стремящаяся ускользнуть в лес предотроческих сновидений, не смогла бы соперничать с горным эхом звука, когда, взмахнув рыжим, полыхнувшим на предзакатном солнце хвостом, она побежала в лес. А еще Любе представился хитрый, шелковистый лис, сопровождаемый хищным и вызывающим плотские желания звериным запахом предстоящего и такого естественного природного зверства, который тащил беззащитного куренка под сень лесов Вермонта, раскинувшихся у подножия гор: задворки, бурелом, пласты опавших листьев, источающих характерный запах, запах палой листвы, талого снега и грязной воды под прутьями и обломками не вынесших долгой зимы деревьев…

Имя – это всего лишь звук. Набор звуков. Его придумали люди.

Кто придумал тебя, Элис?

Ее женская растущая плоть, хрупкие лодыжки, тонкие запястья, не поддающаяся анализу нежность, дарованная случайным сочетанием генов. Или эта комбинация молекул и составляющих их атомов была неслучайной, заведомой?

Э-лис, А-ли-си-я – так порой называла ее Кэрен. Она произносила это как «А-лисия», нараспев, вкладывая в звуки греческого имени отрочески-порочный или нежно-девичий смысл, искушенный ранним, малоосознанным еще зовом юной плоти: Лилит, не вышедшая из ребра и не ставшая земной женщиной. Что ждет Лилит впереди? Какая судьба? Она ведьма, демон, а может, ангел? Кто кого соблазнил? Кто виноват – кто перед кем и в чем? И можно ли так ставить вопрос?

Любу беспокоит одна и та же мысль. В ней переплетаются события последних трех дней. В этом есть нечто, говорит она себе. В этом должна быть какая-то связь.

Слова, поэзия, Фрост, вернее, Роберт. Затем эти две девочки. Как они связаны? Что между ними общего? Я должна проследить всю цепочку событий и найти эту связь. Или я могу ее придумать? Или я должна придумать эту связь, ее литературное обоснование? Искушение, соблазн, а затем эксперимент: как два котенка, они обнюхивают, облизывают друг друга розовыми лепестками острых язычков – молодость в поисках наслаждения и ответов, молодость в безрассудности и свободе жеста, намерения, поступка. Уязвимость и неискушенность, переходящая в свою противоположность. Появление девочек в кафе. Трагедия в номере гостиницы. Что же там на самом деле произошло?

В конце концов, древняя как мир история – падающего толкни. Покачнувшаяся на краю желает найти толкающего. В данном случае – толкающую. Но… ведь мы живем уже в XXI веке. Людские особи в этом веке делятся на пары произвольно и хаотично. Или, наоборот, по внутреннему импульсу, по зову сердца и тела, когда предрассудки общества, религии, семьи уже не так много значат… В чем же дело, в чем же дело? Чем оказалась так уязвлена хрупкая душа Элис?

– Брось, – говорит Нина. – Не мучь себя. И меня не мучай. Брось. Мы с тобой уже… почти родственники. Во всяком случае, ты мне небезразлична.

Для Нины это почти признание. Но что оно Любе? У нее семья, работа; у нее Роберт, литература. Она пишет, когда ест, когда спит; пишет, когда ходит по улицам и ведет машину. Вот оно то, что изменилось в ней за эти несколько дней, – она пишет. И это не процесс написания слов – это состояние души, отпечатывающийся на сетчатке глаз мир, чужие разговоры, пробуждающие отзвук. Резонанс с миром.

– Да нет, – возражает ей Люба. – Ты пока просто не желаешь услышать меня. Войди в тему – мне это важно понять. Роль женщины. Почему всегда женщина – жертва. Почему женщина такая… плоская…

– Ну, ты даешь! Ты совсем не плоская, очень даже… округлая и… выпуклая.

– Я не о том. Я о мире. Или о том, как мы себя воспринимаем. Или мужчины тоже так воспринимают себя – в контексте своей роли в мире?

– Ты о чем? У тебя уже навязчивая идея.

– Не следует убегать от своих навязчивых идей, их надо полностью принимать и затем использовать по максимуму. Особенно дамам пишущим.

– Я уже не понимаю тебя.

– Ха! Люди говорят не для того, чтобы поделиться мыслями. Они говорят, чтобы мысли эти скрыть.

– Люба, я за тебя уже просто боюсь.

В карьере писательницы L было много разных эпизодов, которые ей хотелось забыть. В карьере и в личной жизни. Короткий, но бурный сексуальный опыт, порой позорный и унизительный, и связанные с ним любовные истории хотелось забыть. Наверное, потому, что каждый раз это была какая-то роль , которую ей приходилось играть. А может, это каким-то образом было связано с женской анатомией? – спрашивала себя Люба. В конце концов, мужчина видит себя. А женщина?.. Загадка женщины, ее укрытая от посторонних глаз мистификация. Женщина не видит себя – она ощущает себя. Поэтому каждый новый мужчина, ребенок, работа – это новая роль, новая женщина, новое воплощение.