Салман Рушди - Ярость

Ибо он знал, что не смог прогнать яростных фурий. Глухое беспричинное раздражение по-прежнему сочилось и растекалось внутри него, угрожая без предупреждения выплеснуться в мощном вулканическом извержении, как будто гнев был сам себе хозяин, а он, Соланка, всего лишь служил ему вместилищем, носителем разумной, руководящей его действиями сущности. Несмотря на некоторые явно магические завихрения в современной науке, времена на дворе стояли вполне прозаические, не признающие ничего необъяснимого и непостижимого. И всю свою жизнь профессор Соланка, тот самый Малик Соланка, который сейчас обнаружил в себе нечто не поддающееся объяснению, стоял на рациональных позициях, на позициях разума и науки в ее исходном и самом широком значении — scientia, достоверное знание. И все же в эти дни самых пристальных, микроскопических исследований и не признающих преград истолкований внутри него закипало что-то опрокидывающее все интерпретации. Что-то внутри нас, вынужден был признать Соланка, слишком своевольно, чтобы описать его на языке науки. Все мы сотворены из света и тени, из пламени и пепла. Натуралистическая философия, философия видимого, не способна ухватить нашу суть, которая от нее ускользает. Мы страшимся этого в себе — этого нарушающего границы, попирающего законы, видоизменяющегося, непокорного, вторгающегося в чужие пределы теневого «я», темного начала, призрака, живущего внутри рациональной машины. Этот злой дух может освободиться из цепей того, что мы почитаем своим «я», и не после смерти, не в тонком мире бессмертных сущностей, а здесь, на земле, при нашей жизни. Он может восстать в слепой жажде отмщения и повергнуть в прах мир разума.

Справедливое в отношении меня самого, вновь подумал Малик Соланка, может до некоторой степени относиться к каждому. Весь мир постоянно пребывает на грани взрыва, фитиль запала становится все короче. У каждого в животе проворачивается нож, плеть обрушивается на каждую спину. Мы все прискорбно раздражительны. Взрывы гремят повсюду. Человеческая жизнь протекает теперь в преддверии яростной вспышки, когда копится гнев; или в мгновения ярости, часы фурий, когда эти твари вырываются на свободу; или среди руин великого ожесточения, когда злоба отступает, а хаос идет на убыль до следующего прилива, с которым все повторяется вновь. Воронки — в городах, пустынях, народах, сердцах. Воронки видны повсюду. Люди попросту засыпаны осколками собственных прегрешений.

Несмотря на все усилия Милы Мило (а возможно, именно из-за них), профессор Соланка по-прежнему частыми бессонными ночами нуждался в долгих прогулках по городу, даже под проливным дождем. Только так мог он остудить свой кипящий мыслями мозг. В паре кварталов от его дома разрыли Амстердам-авеню, и проезжую часть, и тротуар (в иные дни Соланке казалось, что кто-то решил перекопать весь Нью-Йорк). Однажды ночью, огибая под начинающимся ливнем небрежно огороженный котлован, Соланка сильно ушиб большой палец ноги. После трех минут его громкой и крепкой брани из-под капюшона штормовки, маячившей в дверном проходе, донеслось восхищенное: «Спасибо, мужик, много новых слов узнал я сегодня ночью». Соланка нагнулся посмотреть, обо что ушиб ногу. Перед ним на краю тротуара лежал отколотый кусок бетонной плиты. Едва поняв, что это, профессор, неуклюже припадая на ушибленную ногу, пустился бежать от бетонного обломка, будто злодей, покидающий место преступления.

С тех пор как следствие по делу о трех убийствах в высшем обществе сосредоточилось на трех богатых фигурантах, Соланке полегчало, но в глубине души он все еще не уверился в собственной непричастности. И по-прежнему внимательно изучал материалы о расследовании. Сведений о новых арестах или признаниях не поступало, и пресса начала выказывать некоторое нетерпение. Газетчиков все сильнее привлекала лежащая на поверхности версия о серийном маньяке-убийце, и неспособность полицейского департамента Нью-Йорка раскрыть дело занимала прессу гораздо больше, чем личность предполагаемого убийцы. Допросить этих лощеных мерзавцев с пристрастием, применить к ним меры физического воздействия! Не один, так другой расколется! Подобные спекулятивные комментарии появлялись в прессе в большом количестве и создавали вокруг расследования неаппетитную атмосферу, попахивали судом Линча. Соланку заинтересовал один вновь открывшийся факт: в этой криминальной мистерии Человека-в-Панаме потеснила целая группа еще более странных персонажей. Возле каждого места преступления был замечен неизвестный в костюме диснеевского персонажа. Пса Гуфи видели возле трупа Лорен Кляйн, космического рейнджера База Световой Год из «Истории игрушек» — у тела Белинды Букен-Кенделл, на месте же гибели Саскии Скайлер мелькнул рыжий лис в зеленом линкольнширском кафтане, сам Робин Гуд, докучавший старому шерифу из Ноттинг-Хэма, а теперь ускользающий от шерифов Манхэттена. О-де-лалли! Следователи подчеркивали, что нельзя с уверенностью утверждать, будто появление мультяшных персонажей на месте преступления напрямую связано с убийствами, но подобное совпадение, несомненно, дает пищу для серьезных размышлений, тем более что до Хэллоуина далеко.