Салман Рушди - Ярость

Погода переменилась. Установившаяся в начале лета жара спасовала перед ни на что не похожей, изменчивой погодой. Сильная облачность, обильные дожди; утренний зной ближе к обеду вытеснялся таким холодом, что дрожь колотила барышень в легких платьях и парковых роллеров с обнаженными торсами, в чью грудную клетку под пластами мышц впивались странные кожаные ремни, невольно наводившие на мысль о самоистязании. На лицах горожан профессор Соланка все чаще читал недоумение; вещи, которые ранее казались незыблемыми: погожее лето, низкие цены на бензин, мощные вбрасывания питчера Дэвида Кона и даже самого Орландо Эрнандеса — все обманывало их ожидания. Во Франции потерпел крушение «Конкорд», и всем показалось, будто пришел конец их мечтам о будущем, в котором они преодолеют любые сдерживающие их барьеры; воображаемое будущее, сулившее неограниченные возможности, пожрали языки того пламени.

И нынешнему, новому золотому веку придет конец, думал Соланка, как и всем прочим векам человеческой истории. Быть может, эта истина начала потихоньку просачиваться в человеческое сознание, как морось, проникающая за поднятый воротник дождевика, или кинжал, проскальзывающий в просветы между бронированными пластинками их уверенности. Шел год президентских выборов, и чувство уверенности стало разменной монетой для политиков. Уверенность существовала, и это невозможно было отрицать. Находившиеся у власти ставили ее себе в заслугу — вопреки возражениям оппонентов, которые усматривали в экономической стабильности скорее Промысел Божий или результат усилий Алана Гринспена, главы Федеральной резервной системы. Но все мы люди, и сомнение лежит в основе нашей природы. Неуверенность. Неуверенность во всем, неуверенность per se [16] Как таковая (лат.). . Неуверенность в себе и за себя, чувство, что в этой жизни ничто не вечно и всему рано или поздно приходит конец. Время даже камень точит. И, может статься, где-нибудь на свалке идей, на Святой Елене для интеллектуалов, куда его изгнало новое время, Маркс и сейчас доказывает, что все незыблемое рано или поздно обращается в пыль. В нынешнем общественном климате, когда со всех сторон звучат громкие заверения в нашей полной безопасности, куда, скажите на милость, нам остается прятать свои страхи? И чем их кормить? Собой, по всей видимости, подумал Соланка. В то время как зеленая банкнота всесильна и Америка оседлала мир, внутри страны находится почва для самых разных душевных расстройств и отклонений. От грохота самодовольной риторики насквозь модифицированных, гомогенизированных Соединенных Штатов, страны, являющей миру двадцать два миллиона новых рабочих мест и наибольший за всю историю человечества показатель недвижимости на душу населения, страны с полностью сбалансированным бюджетом — низкий дефицит, высокие резервы, — этой Державы-Супермаркета, люди испытывают колоссальный стресс; они буквально крошатся, как камни, не могут думать ни о чем другом, кроме ее идиотских лозунгов-клише. Эта проблема особенно остро стоит для молодого поколения, взращенного на идее изобилия. Мила, с ее ранним парижским воспитанием, презрительно относилась к подобным трудностям ровесников. Говорила, что все они испытывают страх. Все, кого она знает, все до единого. Не важно, богатые или бедные. Внешне они почти безупречно держат марку, но их буквально трясет изнутри. Этот страх особенно силен, когда речь заходит об отношениях между полами. «На самом деле парни просто перестали понимать, как, когда и где нужно щупать девчонок, а те практически не видят разницы между сексом по доброй воле и по принуждению, флиртом и домогательством, актом любви и изнасилованием». Когда всё и вся, к чему ты только ни прикоснешься, вдруг обращается в золото, рано или поздно ты, подобно царю Мидасу из другой классической истории о том, как надо-быть-осторожным-в-своих-желаниях, не посмеешь прикоснуться ни к чему и ни к кому.

За последнее время Мила и сама изменилась, но ее трансформация, по мнению профессора Соланки, была громадным прогрессом в сравнении с дешевой уличной девчонкой, в свои двадцать все еще изображающей королеву тинейджеров, которой она прикидывалась. Чтобы удержать возле себя распрекрасного Эдди, лучшего спортсмена в колледже, — которого она отрекомендовала Соланке как «не самую светлую голову, но золотое сердце» и который, вне всякого сомнения, усмотрел бы угрозу в умной, образованной девушке, — она притушила свой свет. Но не совсем, надо сказать. В конце концов, удалось же ей как-то затащить возлюбленного и остальных парней на двойной показ фильмов Кесьлёвского. Значит, или они были не так тупы, как казалось, или Мила обладала куда бóльшими способностями к убеждению, чем Соланка усмотрел в ней поначалу.