Наскоро поев консервов и выпив растворимого кофе, он снова сел за Интернет и через некоторое время расшифровал ответ от начальства. Как и можно было ожидать, начальство требовало дополнительной информации по поводу произошедшего. Особенно же начальство интересовалось личностью швейцарца, предметом общения между ним и миссией ГРУ и — почему-то — пропавшими глазами. Помимо этого, начальство с помощью виртуозного нагромождения эвфемизмов давало понять, что при всей необходимости конструктивной работы со Службой Внешней Разведки (бывшие КГБ) надо сделать так, чтобы эти мерзкие идиоты как можно меньше узнали о деталях происшествия. Соответственно, помощь посольства и координация действий с его персоналом, при всей их, опять же, необходимости и желательности, должны были конкретно игнорироваться и саботироваться. И, наконец, надо было принять меры повышенной личной безопасности и ждать стука копыт подкреплений, прибывающих из метрополии.
Через пять минут после прочтения и уничтожения файла, в течение которых Аналитик сидел, тоскливо уставившись на бутылку с джином, зазвонил сотовый телефон, и гэбист по кличке Берия, отиравшийся культурным атташе при посольстве, сладким голосом поинтересовался, нельзя ли поговорить с Майором по поводу некоторых совместных мероприятий по безопасности в преддверии Дня Независимости России. Аналитик знал, что Майор на дух не переносил маленького, толстого, тяжело воняющего потом и лживого Берию и пару раз дал ему об этом знать в самой категоричной форме. Что, по слухам, включало и макание противной рожей в вечно воняющий унитаз в уборной посольства (яркого подтверждения общеизвестного факта, что общественные туалеты нации являются отражением ее национального характера). Так что этот звонок по абсолютно ничтожному поводу (кому мы здесь нужны с нашим Днем Независимости?) в восемь утра означал, что Берия уже что-то пронюхал о событиях прошедшей ночи. Аналитик вежливо предложил гэбисту позвонить напрямую самому Майору, на что тот так же приторно ответил, что трубку подняли почему-то в местной полиции: уж не случилось ли чего у уважаемых коллег и не смог бы он чем-нибудь помочь и «вы ведь знаете, как я лично отношусь к товарищу Майору», и т. д. «Ненавижу!» — неласково подумал Аналитик и ответил в том духе, что «только проснулся с похмелья», «обязательно перезвоню, как только что-то узнаю», бла-бла-бла… Отвязни, уродец! Берия радостно закудахтал по поводу упомянутого похмелья и пустился в описания собственных похмельных мучений. Помимо погоды и описаний побед над существами женского пола, как всегда, легких и цинично-грубых, похмельный синдром и безденежье издавна были самыми безопасными темами для интеллектуального общения служивых людей Российского государства. Аналитик как смог поддержал тему интимного обмена похмельными подробностями, а затем, сделав над собою огромное усилие, поучаствовал в дискуссии по поводу преимуществ той или иной разновидности водки. Аналитик был намертво равнодушен к этому напитку и в глубине души считал, что зерновой спирт, разбавленный водой, при любых обстоятельствах остается все тем же спиртом, разбавленным водой, без какой-либо уникальности, присущей многим другим, более благородным напиткам. В итоге, пообещав звонить, как только что-то прояснится, он закруглил разговор.
После этого Аналитик перевел дух, выпил аспирин, сел в свою подержанную «Вольво», предварительно наскоро проверив его на предмет посторонних предметов типа скульптурных композиций из вещества, удивительно похожего на пластилин, и поехал в офис. По дороге его взгляд привычно скользил по достопримечательностям столицы Анголы. Еще в первую спецкомандировку (как обычно обзывали подобные штуки в личных делах офицеров Советской Армии), когда он попал сюда молодым лейтенантом, внешний вид города глубоко поразил его воображение. Это в общем-то мог бы быть нормальный город. Его даже когда-то называли жемчужиной Южной Атлантики, и, наверное, не зря. Тогда же, по пути в советскую военную миссию в кузове потрепанного ГАЗ-66, молодому офицеру показалось, что пятнадцать лет назад город по какой-то причине был покинут людьми. Пятнадцать лет он простоял без людей и электричества. По его улицам ходили львы и гиены. На крышах и балконах жили макаки и бабуины. Стены домов затянули лианы. Окна заросли многослойной грязью от сезонных дождей. Недостроенные скелеты небоскребов покрылись зеленой плесенью, а в мостовой появились сначала щели, а потом и огромные трещины, в которых поселились всевозможные гады. По ночам в забытом людьми городе раздавались рычание хищников и визг настигнутых жертв, в пустых проемах окон мерцали красные и желтые глаза. Так продолжалось пятнадцать лет, а потом люди вдруг надумали вернуться, но по какой-то причине решили не возвращать городу его нормальный вид.
Читать дальше