Елена Катишонок - Против часовой стрелки

Бабушка пела.

Она знала, у кого какие песни любимые, и знала, что Мотя первый попросит спеть, потом сестра.

Иногда кто-то из гостей пытался подтянуть, включиться в песню. Тоня гневно поворачивалась всем корпусом и сдвигала брови: «Куш!..» — а в перерыве цедила вполголоса, но так, чтобы услышал нарушитель традиции: «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней». Даже Лева, самый одаренный от природы и слухом, и голосом, никогда не вторгался в пенье матери.

В годы войны Ирина не пела: это было черное время.

Война взяла ее жизнь и отложила в сторону, как откладывают раскрытую книгу, корешком вверх, когда кто-то постучит в дверь.

Как странно, думала бабушка, что голос не умер за эти годы, хотя тогда она совсем не думала о своей певческой немоте, как немой от рождения человек не выбирает между молчанием и речью.

Голос не умер и не стал хуже, только после войны она никогда больше не пела тех песен, которые любил Коля.

Бабушка пела внучке, пела своему Любимчику и только огорчалась, когда вдруг забывала знакомые слова. Но это случалось не часто.

Когда умер Мотя, Тоня впервые сказала: «Нас двое теперь», хотя напротив сидел младший брат. Потом она частенько повторяла эти слова, и на семейных застольях первая просила сестру: «Спой Мотяшкину!..»

Бабушка пела.

На Лелькиной свадьбе петь не стала: боялась, что сорвется голос от волнения, и стыда не оберешься. Шутка ли, столько народу! Невеста слегка растеряна: как и бабушка, она терпеть не могла свадьбы, и собственная не была исключением.

Что ж, свадьба и свадьба.

Жениха бабушка видела мельком, раза два или три, поэтому ничего не могла толком рассказать сестре. А что рассказывать? Геолог; а может, биолог? — кто их разберет. Какая разница! Парень хороший, разве она за другого пошла бы?

Тоня на свадьбу не пришла. Еще бы — эта запылеха прибежала «на секундочку», даже от кофе отказалась: меня внизу ждут, тетя Тоня, не могу, а вы лучше на свадьбу ко мне приходите.

Когда?! — Сегодня.

Так прямо и выпалила: сегодня.

Возмущенная крестная тут же, в прихожей, назидательно объяснила, что так не приглашают, и в четверг никто свадьбу не устраивает, а если уж так приспичило, то, надеюсь, ты маму пригласила в первую очередь?

Счастливая невеста ответствовала, что если Таечка — словом «мама» Лелька не пользовалась много лет — появится, то ее, Ольги, там не увидят.

— А вас видеть очень хочу! — Чмокнула в щеку и побежала вниз по лестнице.

Тем не менее, Тоня решила обидеться и вечером пила дома чай одна, мысленно прикидывая зачем-то, в чем она пошла бы, если бы… пошла. Да разве так приглашают, Ос-споди! Спохватилась, что думает не о Тайке, а об Ирине: как она теперь одна будет жить?

В свои семьдесят пять Ирина еще пела, и как сестра в своем воображении выбирала наряд, чтобы не пойти на свадьбу, так, оказавшись дома одна, бабушка спела несколько Лелькиных любимых песен.

И стала жить одна.

Ах, как не хватало книг! Подходила к полке, вынимала том, но раскрытую страницу заволакивал туман.

Взамен молодой зять притащил телевизор: вот вам, Ирина Григорьевна, чтобы не скучали без Олечки.

— Какая ж я тебе Ирина Григорьевна, — засмеялась та, — я тебе бабушка!

Все шло так, как должно идти, как заведено от веку: вот и внучка замужем, дай ей Бог!.. Где-то жила свою, совсем другую, жизнь ее дочь, давно переставшая быть дочерью, но в душе болело и кровоточило место, которое она занимала.

Расторопная, легкая на подъем, бабушка успевала проведать сына, купить на базаре вкуснейшие вафельные трубочки, а потом отвезти гостинец к Лельке и вернуться к программе «Время», чтобы послушать милого диктора Игоря Кириллова. В своем киоске (непременно своем, так уютней) покупала по привычке вечернюю газету, но читать почти совсем не могла, только заголовки, о чем жаловалась тому же Игорю Кириллову, а тот кивал с понимающей улыбкой и рассказывал все то, о чем она не могла прочитать.

Такой любезный.

Лелька ухитрялась заскочить в обеденный перерыв, и бабушка, как раньше, бережно несла в комнату джезву с кофе, волнуясь, чтобы не остыл.

Она очень тосковала, когда молодые уезжали в отпуск, хотя внучка присылала письма и открытки. В ответ писать было решительно нечего, но все же садилась и брала непривычно легкую шариковую ручку — так, фитюлька с торчащим клювиком:

«Леля, я получила сегодня письмо от 23-го, и сейчас же отвечаю. Ну что я тебе могу писать? Нет, я не болею. Но места себе не нахожу, так что даже купила валерьянки и пью два раза в день.