Нагиб Махфуз - Шахразада. Рассказы

— Я всю жизнь вежливый. Успокойся и скажи, чего ты хочешь.

— У меня есть все, что мне надо.

— А ты не хочешь выйти?

— Нет, хочу, чтобы никто не входил.

— Но это же невозможно, чтобы ты вечно оставался внутри!

— Очень даже возможно. У меня есть все, что мне надо.

— Извини, я по ошибке запер тебя!

— Ты врешь, и ты знаешь, что врешь.

— Но ведь так случилось на самом деле.

— Ты отлично знаешь: я здесь, чтобы украсть.

— У меня нечего красть.

— А бочки вина?

— Все, что ты выпил, — мой подарок тебе.

— Ни одного миллима в ящике.

— Ящик не для денег.

— Тогда зачем же ты его запираешь, Маноли?

— Дурная привычка. Успокойся! И не сжигай себя…

— Ты за меня боишься?

— Конечно, бочки — ерунда, а у тебя душа!

— Ты обманщик. Маноли. Спроси полицейских, которые вокруг тебя…

Тем временем полиция приступила к активным действиям. Она эвакуировала жильцов из дома, первый этаж которого занимала лавка, связалась с хозяевами соседних магазинчиков, торговавших дровами, краской, галантереей, оповестила всех, кто находился в опасной зоне. Вскоре прибыли и развернулись пожарные машины.

А Ахмед все продолжал хохотать и выкрикивать:

— Спичка у меня в руке, хозяин!

Маноли покорно отвечал:

— Ты не виноват, успокойся.

— Я разорил твое заведение на пять бутылок.

— Пей шестую, но не сжигай себя.

Мысль Ахмеду понравилась, он потянулся к полке и откупорил новую бутылку, предчувствуя, что его блаженству скоро придет конец. Внезапно шум затих, и его слуха достиг спокойный голос:

— Ахмед!

Ох, тут ошибиться невозможно. Он знал этот грубый, низкий голос.

— Господин офицер?

— Да.

— Здравствуйте.

Надо, чтобы ты образумился и позволил нам открыть дверь.

— Зачем?

— Чтобы передать лавку ее хозяину.

— Винная лавка тем, кто пьет!

— Образумься, Ахмед!

— А что будет со мной?

— Выйдешь с миром.

— А потом?

— Ничего.

— Даже и вы врете, как Маноли!

— Ну будешь допрошен в связи с твоим присутствием в лавке. Но ясно, что ты заснул, напившись до потери сознания, и ты не виноват.

— А взломанные ящики?

— Ты это сделал бессознательно в пьяном виде.

— Ох, поверь вам. А потом пощечины, побои, оскорбления, тюрьма?!

— Нет, нет. Обещаю тебе хорошее обращение.

Ахмед опустошил бутылку больше чем наполовину и крикнул:

— Я султан турок и персов, а вы все дерьмо!

— Да простит тебя Аллах!

— Господин офицер, а помните день, когда мой осел помочился возле полицейского участка, а вы вышли?

— Я ничего не сделал.

— Ослу не сделали, а меня ударили по лицу.

— Всего лишь пошутил.

— Пришла моя очередь пошутить!

— Но зачем убивать себя?!

— Себя! Вы, правда, заботитесь обо мне?

— Конечно! И забочусь о безопасности других и их лавок.

— Другие были и все вышли, а до лавок мне дела нет.

— Побойся Аллаха!

— Вы-то его не боитесь.

— Ты же не хочешь причинять страдания другим?

— Вы-то их причиняете.

— Да простит тебя Аллах!

— У меня в руке спички. Отойдите от двери!

Ахмед прикончил остаток вина в бутылке и затянул новую песню: «Как я плакал, влюбившись»

Он пропел первый куплет, и до него опять долетел голос офицера:

— Чудесно, дядя. Может быть, ты уже образумился?

Он насмешливо ответил:

— Прикончил шестую бутылку.

— Убьешь себя!

— Послушайте последнее слово!

— Да?

— Скажите: «Я дерьмо».

— Ты этим не удовлетворишься.

— Еще как удовлетворюсь. Это мое условие, чтобы я позволил вам открывать.

— Я дерьмо! — закричал Маноли.

— Ты дерьмо, без сомнения, но надо, чтобы офицер так сказал.

— Грех тебе, Ахмед.

Он долго хохотал, потом закричал тоном приказа:

— Кричите мне: «Да здравствует!»

Прошла минута молчания, потом раздался хор голосов мальчишек и жителей квартала. «Да здравствует Ахмед Энаба! Да здравствует Ахмед Энаба!»… Крик повторялся снова и снова. Ахмед, соскочив на пол, принялся танцевать, охваченный тщеславием и восторгом. Он кружился на свободном месте, и месте с ним в его глазах кружились столы, стулья, потолок и весь мир… Ахмед не заметил, как дверь распахнулась и внутрь хлынули полицейские. В одно мгновение они схватили его за руки, за шею, за галабею. Ахмед стоял сильно покачиваясь, еле держась на ногах, но при этом глядел на всех свысока взглядом великого султана.

Потом медленно и сонно, голосом с останавливающейся граммофонной пластинки произнес:

— У меня же нет ни одной спички…