Ольга Славникова - Конец Монплезира

В то время как Нина Александровна, стоя на сугробе, боролась с хлебающим ветер газетным листом, в то время как Алексей Афанасьевич, соорудив кривоватую петлю из самого удачливого шнурка, мерял смерть, как шляпу (тогда же во времени внутреннем ядерная боеголовка достигла цели и вспухла, и город облетел с земли растрепанной оберточной бумагой), — в это самое время Марина нервно моталась по коридору «Студии А», откуда еще не выветрился еле уловимый наркотический запах примененного накануне слезоточивого ОВ. Студия как ни в чем не бывало передавала в эфир рекламный блок (во времени внутреннем ядерный взрыв, просиявший быстро растущим, чудовищно прозрачным диском, сильно напоминал рекламу средства для мытья посуды, в которой палец, тронув жирную тарелку, заставлял ее проясниться до самых краев) — однако любой посторонний, попавший в коридор, сразу бы заметил следы беспорядка. Двери во все редакции были распахнуты настежь, перепуганные сотрудники сидели внутри, будто звери в зоопарке, которым неожиданно открыли клетки. Некоторые, впрочем, осторожно выбирались на волю, и компьютерщик Костик, ставший с некоторых пор ведущим утреннего блока «Всем привет!», расхаживал неподалеку от приемной, хищно принюхиваясь, потрагивая кончиками пальцев, точно приклеивая их понадежнее, отпущенные ради имиджа косенькие бачки. Форточки ради избавления от ОВ были открыты, сквозняки таскали вздутые холодные бумаги, неприкаянные, будто пущенные в лужу бумажные кораблики. «Студия А» была разорена и перевернута до самых трюмов; отчего-то в коридоре оказались выставлены напоказ доисторические манекены — дамские торсы, обтянутые розовым и телесным, как бы чулочным, трико, местами изодранным и разлезшимся шнуроваными дырьями; на манекены, особенно на самый безразмерный, искоса посматривал белобрысый секьюрити, дежуривший около приемной.

Марина уже два часа прогуливалась здесь, ей позарез был нужен профессор Шишков. С Мариной все поздоровались по нескольку раз, но принужденный тон приветствий свидетельствовал, что для сотрудников она такой же оккупант, как этот парень в мешковатом камуфляже, с бело-розовой румяной мордой вроде редиса, только вчера поливавший сотрудников из спецбаллона маслянистой душащей струей. Всякий раз, минуя открытую, как и все помещения студии, каморку визажисток, где обе девочки сидели в своих кукольных халатиках около рабочего стола, заваленного косметикой и крашеными ватками, Марина чувствовала исходившее оттуда неприязненное любопытство — и даже зеркало напротив дверей не брало ее отражения, там словно слипалось что-то, и вместо Марины проходила, будто помеха на экране, напряженная полоса.

Вся эта сцена в коридоре студии выглядела бы поставленной нарочно для телевизионного фильма, если бы сквозь видимость не просачивалась правда. Никто из бывших в помещении не глядел сегодня за непомерно большие для редакционных клетушек полнометражные окна, всегда составлявшие, уже из-за своей холодной величины, существенную часть редакционной действительности. Обычно возле коридорных окон, теряясь взглядом в пологом, похожем на сортировочную станцию со многими составами индустриальном пейзаже, дымили курильщики, кто-то, думая за компьютером, творчески растворялся в расчерченных старыми рамами вороньих небесах. Но сегодня ни одна душа не устремлялась вовне, сотрудники боялись даже мысленно покинуть студию и держались от окон подальше, как держатся подальше от края крыши или строительной площадки. Всех объединяла подспудная тревога, все сидели и бродили словно меченые — и когда от лифтов двинулась, слегка подпрыгивая, стремительная фигура профессора Шишкова, сразу было видно, что человек этот не опутан, как другие, клейкой паутиной ожидания неизвестно чего, но, напротив, не имеет лишних десяти минут. «Сергей Сергеич!» — бросилась Марина ему наперерез, но только ущипнула сухое сукно профессорского рукава. Вырвавшись у нее из пальцев, будто громадное сильное насекомое, резко благоухая каким-то грубым парфюмом, просто полыхая этим одеколонным запахом, профессор пробормотал: «Потом, потом», — и пролетел к дверям приемной, где и скрылся, едва не прищемив пиджачное крыло. Сунувшись было за ним, Марина натолкнулась на официальный взгляд аккуратно причесанной Людочки, сидевшей на секретарском месте так, как будто она сидела здесь всегда. «По вашему вопросу, Марина Борисовна, еще не решено», — нежным голосом проговорила Людочка, искоса поглядывая себе на руки, где свежий карамельно-розовый маникюр был дополнительно украшен новым крупным кольцом в бриллиантовой крошке: драгоценная шишка, явно не входившая ни в одну перчатку, играла на длинном безымянном множеством зеркальных острых огоньков. «Хорошо, я подожду», — тупо сказала Марина и уселась на полужесткий офисный стул.