Василий Аксёнов - Была бы дочь Анастасия (моление)

– И не скучно вам, Олег Николаевич, – помолчав сколько-то, говорит Рая, – тут одному?… Всё удивляюсь… В дыре-то этой.

– Я не один.

– Захожие не в счёт… Без женщины, без хозяйки.

– Бывает скучно.

– Было б куда, – говорит Рая, как о выигрышном, но не купленном почему-то или потерянном лотерейном билете, – я бы уехала и дня бы тут не задержалась.

– А мне здесь нравится.

– Ну, не поверю… После Ленинграда?

– И в Ленинграде можно заскучать… Как сломанные кости, – спрашиваю, – себя чувствуют?

– Срослись, – смеётся Рая. – Как на собаке… у собаки… или в собаке. Ноют, правда. Погода изменилась, так и вовсе… Как он теперь там?… Петербург ли… В окне у вас увидела герань… Вы мне отросток не дадите?

– Дам, – говорю. – Сейчас? – спрашиваю.

– Да нет, зайду ещё… сегодня или завтра… Если позволите, конечно… Я не домой от вас. К Вальке.

– Хорошо, – говорю.

Помолчала Рая – как подумала – и говорит:

– А вы меня не выручите по-соседски?

– Чем? – спрашиваю.

Высвободила Рая из-под куртки руки. В одной – мятая пачка беломора и зажигалка, в другой – бутылка, точно такая же, как та, которую принёс до этого Виктор.

– Не похраните у себя?

– Пусть стоит, – говорю. – Места много не займёт.

– Я от него, от Витьки это… Раньше в подполье в землю зарывала, теперь боюсь туда спускаться. А то нигде уже не спрячешь, – говорит Рая. – Носом своим везде донюхается, шныра… Только ему, Электрику, ни в коем случае… Скажите, денег в долг как будто спрашивала… Или – герань-то… заходила.

– Нет, – обещаю. – Хорошо.

Протянула Рая мне бутылку, взял я её, на стол поставил.

– Завтра зайду… А может, послезавтра… Это спирт… неразведённый.

– Хорошо, – говорю. – Надеюсь, что не испарится.

– Испарится – возместится – не совесть… Извините, что побеспокоила, – говорит Рая, вставая со стула. Смеётся. Прогал широкий – в три отсутствующих верхних зуба – ладонью его не маскирует. Под ноги себе смотрит. – Ой, – говорит, – а всё же натекло… Это так валенки промокли!

– Ничего, – успокаиваю. – Не грязь.

– У нас там негде, я бы уж не пошла, не стала вас тревожить… Летом – в заросли крапивы, в репейник где – и мило дело… Сам только спьяну не забудь, куда заныкал. Со мной такого не бывало, – смеётся Рая. – У меня память – всего Асадова наизусть помню… хоть и девичья… плохое только забываю… а с Витькой часто… Ходит с косой потом, придурок, ищет…

– С косой?

– Траву-то выкосить… чтобы найти… На покосе у себя спрячьте – весь его вам за день выкосит… Сейчас по снегу – как по карте – на место выйдешь, не заблудишься. Кому искать, тому, конечно, хорошо… А кому прятать – незадача.

– Да-а, – говорю, как говорила мама, «а» протягивая, словно выдох.

– Ну, извините, – толкнула дверь плечом и говорит: – Дом-то какой большой… У вас впервые.

– Большой, – вдогонку говорю ей.

Ушла Рая. Остался от неё запах духов – дешёвых или дорогих, не отличаю, – в этом совсем не разбираюсь; ещё фамилия – Асадов.

Убрал я со стола в прихожей, от дурного глаза и греха подальше, Раину бутылку из-под водки с чёрной наклейкой «Распутин», определил её на кухне в шкаф посудный, отдельно от такой же точно внешне Викторовой, которую там же, на кухне, несколько раньше в стол поставил, чтобы потом, когда придут их забирать владельцы, не перепутать вдруг. Виктор-то, ладно, не расстроится, но Рая… И мне-то будет каково! – Виктор же Рае может не признаться, что получил из рук моих неразведённый.

Спустился после в подполье, набрал там ведро картошки, помыл несколько штук, поставил варить их в мундире на плитку электрическую. Стою на кухне, думаю, что же к картошке мне добавить – с луком поесть её или с капустой?… Слышу:

Вошёл в дом кто-то – и воздух ринулся тому навстречу, и занавески колыхнулись – и говорит оттуда, от порога, громко:

– Здр-равствуйте! Добр-рый день! Олег! Ты дома?! Никого ли?

Узнал по голосу и по раскатистой, как барабанная дробь, букве эр-р, такой привычной: Володя Прутовых, мой задушевный друг детства и одноклассник. Когда-то, помню, просил я коварно его, Володю, сказать «ворона» или «сорока», он простодушно говорил, а я, естественно, смеялся и обзывал его то Лениным, то Троцким. Теперь об этом не прошу и Троцким-Лениным не обзываю.

Вышел с кухни, вижу:

Он, Володя.

– Здорово, – говорит.

– Здорово, – отвечаю.

– Тихо в избе, подумал, может – вышел. Ты на рыбалку-то не ходишь?

– Нет, не хожу.

– Ну или так куда… во двор, в ограду.