Иэн Макьюэн - Суббота

Тео внизу, на кухне: должно быть, готовит себе очередной завтрак из фруктов и йогурта. Генри оставляет рыбу у лестницы, громко кричит: «Это я!» — а сам поднимается наверх. В ярком дневном свете спальня кажется тесной, перегретой и какой-то затхлой. Вечером, в мягком свете ламп, когда дневные труды окончены, это идеальное место для отдыха; но сейчас, среди бела дня, все здесь почему-то напоминает ему о болезни. Он снимает кроссовки, швыряет в корзину для белья влажные носки, потом открывает окно. И снова эта машина — или очень похожая — медленно огибает угол дома, выезжает на площадь. Ему видна только крыша; он высовывается из окна, но так и не может разглядеть, цело ли наружное зеркало. Водителя и пассажиров тоже не видно. Машина огибает сквер, сворачивает на Конвей-стрит и скрывается из виду. Теперь Генри не может сказать, что ему все равно. Но что он чувствует? Любопытство… или легкое беспокойство? Марка очень распространенная, да и красный цвет два-три года назад был в моде. С другой стороны, нечего удивляться, если это Бакстер: диагноз у него страшный, разговор с Пероуном, несомненно, его заинтересовал — вполне возможно, что играть в крутизну он начал лишь для того, чтобы скрыть тоску по лучшей жизни, еще до появления первых симптомов. Пероун отходит от окна и идет в ванную. С какой стати Бакстеру его выслеживать? Его «мерседес», достаточно заметный, стоит прямо перед домом. Да, он с удовольствием снова встретится с Бакстером у себя в кабинете, в приемные часы, выслушает его и посоветует, к кому обратиться. Но как-то неприятно думать, что Бакстер шныряет вокруг его дома.

Он уже разделся, как вдруг из кучи одежды, сваленной у ног, начинает звонить телефон. Покопавшись в шмотках, Генри достает мобильный.

— Привет, милый!

Наконец-то Розалинд! Счастливая минута! Голый, с мобильником в руке он опускается на неубранную постель, где несколько часов назад они предавались любви. От радиатора тянет горячим воздухом — словно ветер пустыни обжигает кожу. Слишком жарко, надо бы настроить термостат. Чувствует легкое — совсем легкое — возбуждение в чреслах. Если бы она сегодня не работала, если бы этот ее вежливый тихоня редактор не был помешан на свободе прессы, Розалинд была бы сейчас рядом с ним. Они могли бы заняться любовью. Провели бы в постели час-другой из этого субботнего дня. Секс в ранних зимних сумерках.

Лишь изредка, при благоприятном освещении и под правильным углом, зеркало в ванной напоминает Генри о его юности. Но Розалинд — в глазах мужа-однолюба — осталась почти такой же, как и двадцать пять лет назад. Ее можно принять за старшую сестру, но не за мать той, юной Розалинд. Надолго ли? Все, что составляет ее красоту, не меняется с годами: бледная, сияющая белизной кожа (кельтская кровь Марианны); тонкие, изящные брови; открытый, доверчивый взгляд зеленых глаз; все еще белоснежные зубы (его собственные становятся серыми) — безупречный ряд верхних и чуть асимметричные нижние, Генри эта детская кривизна даже нравится; потом манера улыбаться — в первый миг робко, затем — все шире и радостнее; естественный розово-персиковый цвет нежных губ; каштановые волосы, теперь коротко стриженные, сохранившие густую осеннюю рыжину. Она умеет быть серьезной и ироничной, но сохраняет при этом детскую веселость. Как многие после сорока, она порой с недовольной гримасой, устало качая головой, рассматривает себя в зеркало; самому Генри такие моменты знакомы. Все мы движемся в одном направлении. Естественно, она не очень верит ему, когда он говорит, что ее пополневшие бедра и грудь ему даже больше нравятся. Но это правда. Да, была бы она сейчас рядом!..

Но он догадывается, что она, в строгом черном костюме, в этот краткий промежуток между совещаниями думает совсем о другом, так что садится и прижимает трубку к уху, настраиваясь на серьезный разговор.

— Как у тебя дела?

— Судья не приехал — попал в пробку у моста Блэкфрайерс. Из-за демонстрации. Но он согласен. Мы получим то, что хотим.

— Он снимет запрет?

— Да. В понедельник утром, — торопливо и радостно сообщает она.

— Ты молодчина! — говорит Генри. — А твой папа?

— Не получилось забрать его из отеля. Все из-за этой демонстрации. На улицах черт знает что творится. Он приедет своим ходом, на такси. — Помолчав, она спрашивает уже другим тоном, без деловитой торопливости: — А как ты? — И в слове «ты», чуть-чуть нежно растянутом, Генри улавливает намек на сегодняшнее утро.