Александр Пелевин - Калинова яма

В настоящее время объект спит в поезде Москва — Брянск, и ему снится эта записка. Вот же дурак, спит и видит во сне записку. Больной параноик, как же ты боишься. Когда ты проснешься, Гельмут? Проснешься ли вообще? Дурачок, тебе нужно выйти на станции Калинова Яма, не проспи ее, ни в коем случае не проспи, тебе нельзя, тебя ждут в Брянске люди в синих фуражках.

Впрочем, спи, спи долго и сладко — пока ты спишь, мы с тобой. Скоро новый сон, потому что мы подъезжаем к станции Калинова Яма.

— Товарищ, мы подъезжаем к станции Калинова Яма.

Гельмут открыл глаза. Над ним стоял проводник. В купе было светло, на столе трясся подстаканник с чаем, рядом стояла бутылка минеральной воды, бутерброд, валялась разбросанная сдача.

— Вы просили разбудить, — продолжил проводник. — И давайте-ка наконец поговорим начистоту.

ВЫПИСКА

из протокола допроса подозреваемого в шпионаже Клауса Кестера

от 29 июня 1941 года

ВОПРОС. Вы готовы подтвердить все, о чем рассказывали нам в прошлый раз?

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. Вы готовы ответить на несколько разъясняющих вопросов?

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. Напомните, пожалуйста, в каком году вы стали работать в германском посольстве в Москве?

ОТВЕТ. В тридцать девятом.

ВОПРОС. А в каком году вы стали работать на германскую разведку?

ОТВЕТ. В тридцать восьмом.

ВОПРОС. Напомните, пожалуйста, в каком году вы познакомились с Гельмутом Лаубе?

ОТВЕТ. В тридцать девятом году, когда он вернулся из Польши. Более тесно стали общаться в январе сорокового, когда в штабе началась разработка операции по его внедрению.

ВОПРОС. Вы тогда жили в Берлине?

ОТВЕТ. Да. То есть не совсем. Я был в отпуске.

ВОПРОС. В отпуске?

ОТВЕТ. То есть, разумеется, официально это был отпуск.

ВОПРОС. Но на самом деле вас направили в Берлин для знакомства и координации действий с Лаубе?

ОТВЕТ. Да.

ВОПРОС. Как вы можете охарактеризовать Лаубе?

ОТВЕТ. Хладнокровный. Всегда держит себя в руках. Умеет втереться в доверие. Хороший разведчик.

ВОПРОС. Для чего ему нужно было ехать в Брянск?

ОТВЕТ. Вы уже спрашивали.

ВОПРОС. Спрашиваем еще раз.

ОТВЕТ. Ему дали задание выяснить расположение войск и оборонные характеристики Брянского укреп-района.

ВОПРОС. Напомните, пожалуйста, когда вы видели Гельмута Лаубе в последний раз?

ОТВЕТ. Вы спрашивали это. Зачем вы продолжаете спрашивать меня об одном и том же?

ВОПРОС. Отвечайте.

ОТВЕТ. В ночь на 13 июня.

ВОПРОС. Хорошо. Можете возвращаться в камеру.

ОТВЕТ. Спасибо.

Белые светящиеся точки порхают в ночи за окном — это не городские огни, не звезды и не светлячки, пусть они и похожи на них; маленькие шарики величиной со спичечную головку, некоторые побольше, некоторые поменьше.

Я не знаю, что это, но смотрю и не могу оторваться. Они заворожили меня. Я хочу открыть окно и впустить их, но что будет дальше? В них нет ни агрессии, ни дружелюбия. Они просто порхают за окном, будто их привлек свет моей лампы. Что, если я выключу свет? Они улетят?

Мне кажется, что они улетят, и поэтому я не выключаю лампу.

С ними спокойно и тихо. Необычность происходящего не пугает меня: в конце концов, чего я не видел? Мне даже не особенно важно, что это. Осколки прошедшего дня? Сгустки моих мыслей? Духи сновидений? Или все вместе?

Белые светящиеся точки, их становится больше, они порхают за окном, ничего от меня не требуя, не пытаясь достучаться, не желая напугать. Я сижу и смотрю на них, и невыносимо хочется спать: они будто гипнотизируют, потому что я не могу перестать смотреть в окно и даже не могу закрыть слипающиеся после тяжелого дня глаза.

Я встаю и открываю окно.

Из воспоминаний Гельмута Лаубе. Запись от 1 марта 1967 года, Восточный Берлин

С доктором психологии Карлом Остенмайером я познакомился в 1928 году, когда с отличием закончил обучение в Университете Фридриха Вильгельма. Я пошел вопреки желанию отца, который хотел видеть меня на адвокатской скамье, и устроился журналистом отдела экономики в Berliner Tageblatt. Отец сильно расстраивался, но уже через месяц сказал, что принимает мой выбор. Я же чувствовал себя как рыба в воде: мне нравилось добывать информацию, выведывать тайны у богачей, обличать казнокрадов и обсасывать крупные сделки. Это стало моей стихией.

Одно вызывало беспокойство: душевное здоровье матери.

Еще после переезда в Берлин мы с отцом стали замечать периодические вспышки ярости, которые, впрочем, проходили довольно быстро, хоть и причиняли порой определенные неудобства. Она могла внезапно сорваться на крик посреди ровного и спокойного разговора, швырнуть в стену тарелку, ударить кулаком по столу. Это беспокоило нас, но отец справедливо полагал, что подобное состояние было неудивительным, учитывая тяготы нашей жизни. Сам он, к слову, до конца своих дней отличался стальными нервами. Его было невозможно вывести из себя. Мать он умел успокаивать, сказав ей несколько слов ровным и тихим голосом.