Михаил Берг - The bad еврей

Вот и рифма, стрела, оперенная и обещанная, нашлась. Парная к тому насилию, что стало фундаментом необиблейского государства. Фундамента, как мы выяснили, увы, ненадежного, которому нужна была – хоть тушкой, хоть чучелом – подмога самого большого и сильного брата. А раз у брата принято всех по головам считать, то и понадобились клакеры из России. Это называется разделение труда и символический обмен. Мы будем на театре военных действий с врагами бороться, а вы нам подмогите, чем сможете. Вам дядя Сэм будет платить как будто вы политические беженцы, а так как вы не беженцы, а говно на постном масле, вы вместо этого будете нас поддерживать и в дождь, и в ветер, и в звезд ночной полет. Хотя говорил мне папа: не ври, не ври, сынок, ложь - она такая падла, что всегда в ненужном месте и в ненужное время голос подать может. Но тут так: раз выбрал фундамент, здрасьте соврамши, то и выбрал все остальное, но уже политическими мерами.

Повторю для особо недоверчивых: я не уверен, что в России советского образца можно было бы сыскать одного, путь даже совсем слепого еврея (пусть даже он инвалид с детства, от чего ни шахмат, ни математики, ни олимпиад, никакой интеллектуальной нагрузки, одни мышечные движения типа дрова рубить, хуй дрочить, рыбу фиш есть и кошерных кур резать) не подвергнувшегося при этом хотя бы раз в жизни дискриминации. Хоть по сусекам скреби, хоть под мышками – такого найти трудно. Но на интервью в американском посольстве этой сухой и скучной правды было определенно мало, потому что у каждого второго – партийный билет с во-о-от таким вот стажем, да и карьерка не на воде и не на песке построенная; и все эти тысячи и миллионы опытных конформистов, проваренных в чистках как соль, рисовали тусклой судьбе несчастного еврея, точно по лекалу, густые романтические усы и крылья Икара, изображая из себя жертв и борцов с режимом. И очень хорошо это помня, теперь, как стойкий оловянный, отчетливо выполняют функцию, ради которой были вызваны из тьмы совкового небытия, от души благодаря за то, что не попали на войну, а могут считаться как бы в благородном запасе. То есть воюют, но смотря не в прицелы, а на телевизионные экраны. Сражаются, но с теми, кто, точно блаженная нимфоманка Катерина, пытается пролить немного света в темную воду Брамса, где все шито-крыто, и концов не найдешь.

А если и найдешь, то разве можно объяснить человеку, что он не прав? Нет таких объяснений, то бишь есть, конечно, но без надобности они, так как не работают. Ибо у человека, взятого наугад из толпы - одна, но вечная и пламенная страсть: самообман. И ему нужно только то, что позволяет считать себя лучше, умнее и честнее, чем есть на самом деле. И здесь ни нимфоманка не поможет, ни даже я – правдоискатель, пиздострадатель и русский писатель с еврейским завитком во лбу. Бархатная, с белесым отливом иллюзия всегда побеждала прямо скроенную и просто сшитую реальность, побеждала, побеждает и побеждать будет.

Понятно, что Холокост и антисемитизм для Израиля – ветер и парус. Или очаг и дымоход. Или влагалище (надо же какое отвратительное слово в русском языке обозначает исток жизни и наслаждения) и сперма. А может быть, даже Дух Святой и Евангелие. Потому что не будь Холокоста и антисемитизма не видать евреям своего Израиля, как своих ушей. И то, что они на этой клавиатуре играют и днем, и ночью, и в слепую, и в темную, это понятно.

Но даже не надо становиться серьезным, чтобы подтвердить – как не удобен Холокост и антисемитизм для еврейского государства, какие дикие проценты они не наваривают с первого и со второго, никаких сомнений в их реальности нет.

То есть это что-то типа анекдота о первородстве яйца и курицы, антисемитизм создал евреев, или евреи вызвали антисемитизм? Ответить невозможно, хотя второй вариант: евреи такие противные, потому их и не любят – в общем-то, чего далеко ходить, и есть формула антисемитизма. Одна из.

Я же потратил немало духовных и физических, чтобы сделать убедительным мою версию, что национальное – суть социальное, перемешенное с генетическим, которое есть опять же социальное, только спрессованное в эстафету. И национальное появляется только тогда, когда кого-то национального лишают или национальным же наделяют. То есть некто ощущает себя евреем только тогда, когда ему говорят, что он – не русский (не римлянин, не чуваш, даже не друг шахмат калмык). Если бы ему это не говорили, самоидентификация проходила бы вне дискурса национального, который всегда ответ, рефлекс, защита.