Ярослав Астахов: Подвальчик

Конечно же, рационалист Чистяков немедленно прогнал от себя эти мысли.

…Ключи нашлись почти сразу. Они лежали около самой границы круга, выложенного стекляшками, которые засверкали уже знакомо при приближении Чистякова в луче его фонаря.

Но почему-то удача эта скорей пугала Семена, нежели радовала.

Пока он возвращался сюда, его не отпускало такое чувство, что поиск предстоит ему долгий. И он заранее переживал елозание на четвереньках. И выпачканный костюм. И странное холодящее ощущение, что связка будто бы специально прячется от луча.

И что из окружающей темноты – смотрят…

А кроме этого были и еще мысли. Такие, что Чистяков запрещал себе даже верить, что их подумал. Вот он подходит, и обнаруживает вместо связки ключей змею, свернувшуюся клубком. Или откушенную кисть человеческой руки. Или…

Но вот же они, ключи!

Мирно ожидают его, отблескивая.

И только черная тень отплясывает около них канкан, потому что дрожит рука, сжимающая фонарик.

– Ну вот, все оно и кончилось, – прошептал Семен. – Теперь уж точно все это дерьмо скоро будет позади. Хватай ключи и топай себе на волю!

Самогипноз был не хитрый, но он помог. Семен был человек действия, и если ставил себе задачу – то сразу же и приступал к исполнению. Он не любил поговорки «семь раз отмерь…». Он шутил, что выдумали ее скопцы.

Он чувствовал в ладони прохладный металл ключей – уж теперь не выпущу! – и быстро шел вперед по подвальному коридору. А впереди метался, постепенно слабея, круг света от его фонаря.

Вдруг этот луч уперся будто во стену, которая перегородила знакомый путь к выходу.

Семену в первый миг показалось, что коридор подвала перекрыт полностью. И в это мгновенье страхи, вроде бы побежденные, готовы были все вновь обступить его.

Но вскоре Чистяков понял: нет, это перед ним просто дверь, отворенная, одной из подвальных секций. Стоит открытою одна из ряда мелких каморок, наподобие той, какая принадлежит и его семье.

Однако почему это она вдруг оказалась распахнутой? Он дважды проходил здесь и видел: все двери были закрыты и, вроде бы, заперты на замок! Он перепутал направление и пошел не тем коридором? Но это почти невероятно… Или все же вернуться?

Но Чистякову не суждено было сделать ни того, ни другого.

Не стал он отправляться назад, но… он и не продолжал путь.

Он весь оцепенел вдруг и стал, как вкопанный, опасаясь и шевельнуться. Дыхание замерло у него в груди и его ладони покрылись холодным потом.

Что так его испугало?

Но этого Чистяков не мог объяснить себе!

И тем не менее он был готов присягнуть: что-то и еще переменилось в подвале – не только, что в коридоре, где лишь минуту назад не было замечено ничего живого, вдруг оказалась внезапно раскрыта дверь…

И наконец Чистяков осознал, что именно.

Иною сделалась тишина вокруг.

Мгновения лишь назад его обступала обыкновенная подвальная тишина, которая обитала всегда в этих переходах, сколь Семен помнил. Ватная и глухая. Не нарушаемая никакими звуками, разве иногда только – шипеньем где-нибудь брызг, выбивающихся из текущего вентиля.

А вот теперь звук был.

В кромешной тишине шел, пульсируя… некий шелест. Настолько тихий, что, хотя его и уловил слух, но этот сигнал даже поначалу и не прошел в сознание. Но сразу же сработал инстинкт. Темный страж, который заставляет все живое опасаться того, что ему неведомо. Ведь шелест этот был какой-то… абсолютно чужой. Это был звук из тех, которым невозможно придумать никакого рационального объяснения исходя из окружающей обстановки. Поэтому сторожкий инстинкт скомандовал: стой! не двигайся.

И вот Семен стоял, вслушиваясь.

А звук усиливался.

А может, это Чистякову только казалось, будто усиливается, потому что звук забирал все больше его внимания.

И это был скорее даже не шелест, а… что-то наподобие стрекотанья швейной машинки. Древней, не электрической. С особенной такой широкой педалью, которую надо было качать ногами. Подобная антикварная машинка, «Зингер», была у бабушки Чистякова, давно покойной. Однако звук, идущий из распахнутой секции (да! именно оттуда) был много более мягок, тих и… более ритмичен. Как трели, которые издают кузнечики и сверчки. А также всякие вообще стрекочущие насекомые. (Вот этого мне только не хватало сейчас: думать о насекомых! )

А на земляном полу валялся замок, брошенный, посреди прохода.

– Совсем не тот коридор… перепутал… – шептал Семен, беззвучно, лишь одними губами. – Сейчас я повернусь и пойду отсюда. И возвращусь к перекрестку, чтобы сориентироваться.