Ярослав Астахов: Предел… или уже за?

Сержант подробно записал мое показания в свой блокнот. Затем я имел честь беседовать еще и со следователем, который долго тряс мою руку, а потом взял подписку о невыезде.

Через полтора месяца (спустя 48 дней – для того, кому будет интересно знать точно) меня разбудил полуночный звонок в дверь. Я был раздражен и собирался рявкнуть по домофону, что вызову полицию, но, повинуясь какому-то непонятному импульсу, набросил халат и открыл.

Я отшатнулся и вздрогнул. Потому что я увидел на пороге моего коттеджа… Сесилию.

– Ты… жива?! – это было все, что я сумел выговорить.

И это было все – или, по крайней мере, так оно мне стало потом казаться – все, о чем я только и думал все 48 дней.

Вы знаете, как опасно произносить слова?

Едва ли вы это знаете.

Слишком уж сильна у людей привычка говорить не задумываясь. А ведь произнесение слов иногда способно предначертать судьбу.

Вот, я с убеждением говорил Гарри о Сесилии – там, в бассейне. Говорил только потому, что произнести такие слова властно требовали от меня обстоятельства. И что сделалось? Кем стала для меня женщина, о которой я почти что не думал, покуда мы с ней встречались. „Думал“ о ней, скорее, разве только мой пенис. Но вот потом… после того, как я увидел отблеск полицейских мигалок на стене дома Гарри – я думал только лишь о Сесилии, непрерывно, все эти 48 дней.

– Когда он вошел ко мне, я сразу же поняла, что он хочет меня убить, – говорила Сесси, сидя со мною рядом и прихлебывая мартини. – Ведь он возненавидел меня, ты знаешь. Но я не осуждаю его, потому что Гарри был весь охвачен страстью к тебе, мой Боб! Дикой. Испепеляющей… И он поступал естественно. Может быть, когда он поднимал револьвер – это был вообще единственный миг в нашей жизни, когда я относилась к Гарри серьезно. Препятствия на пути к обладанью предметом страсти следует устранять. Не так ли?

– Ты стала совсем другою, Сесилия. Ты прежде не говорила мне ни о чем подобном. Я слышал от тебя только щебет. Я даже и не подозревал, что ты способна на какое-либо суждение. Пусть верное или неверное, но…

– Убийство, милый. Оно меняет совершающего его, мой Боб! Пусть даже это убийство вынужденное, предпринятое в целях самозащиты. Меняет – и почти до неузнаваемости. А ты? Готов ли ты принять на свое ложе новую Сесси? Совсем другую, чем прежде? Не страшно ли тебе будет в постели с убийцей, Боб?

– Боже правый!

Не знаю, верю ли я в Него, но именно такой возглас сорвался тогда с моих уст. – Но что же именно произошло, Сесси?

– Ну… что? Мой благоверный поднимал револьвер и я понимала: выстрелит. Я знаю Гарри давно и вполне могу отличить, когда он выделывается, а когда… Мне стало настолько страшно, мой Боб, что я увидела все это словно в замедленном кино. И это дало мне время. Тихонько нащупала пальцами ноги шнур и выдернула его из розетки. Светильник над нашим ложем… ну, ты ведь помнишь. Затем я бросилась на пол, он выстрелил, пух полетел из подушек и опускался на мои плечи, когда я рванулась к его ногам. Я постаралась как можно сильнее ударить Гарри под коленки (он в это время все палил по кровати) и он упал. Одной рукой я схватила его за горло, другой нащупала подсвечник на туалетном столике, серебристый.

– Помнишь – Сесилия улыбнулась и тусклый огонь сверкнул из-под густо накрашенных ресниц, – как мы с тобою играли с ним?

Я ничего такого не помнил. Впрочем я, могло статься, был просто мертвецки пьяным во время этих любовных игр. Да и вообще мне было, конечно же, не до воспоминаний в эти мгновения.

– Его-то я и опустила на голову Гарри, – продолжала Сесилия. – Он выронил пистолет и кровь его как-то очень быстро пропитала ковер. Я вывезла его труп и бросила ночью в Оклахомское водохранилище. Вот и все. Ну… как? Примешь ли ты меня такой, Боб?

У меня перехватило дыхание. Я только вот в этот миг, вдруг – понял, как мне на самом деле нужна Сесилия! Как мне недоставало ее!.. Или, по крайней мере, мне показалось под пылающим ее взглядом, что будто б я это понял.

Что было дальше?

Череда дней, в которые мы боялись каждой мелькнувшей тени, ожидая, что ко мне придут с обыском. И череда ночей, которые словно бы по ступеням все глубже уводили нас в какой-то перевернутый зыбкий мир, который, как я это понимаю теперь, представлял собой мир безумия .

Нет смысла даже пытаться описывать это все. Я приведу только некоторые фрагменты наших бесед. И этого одного, я думаю, будет уже достаточно, чтобы вы начали понимать, какое именно зло… что именно совершалось в уютной спальне под крышею моего коттеджа.