В Уиллоу, когда он был маленьким, его причесывали лишь перед походом в воскресную школу, и никто не сердился. Разве что иногда мама. Он вспоминает, как ходила по его голове расческа, перед тем как его отправляли в школу с оравой девчонок со Второй улицы.
Уже десять лет мамы нет на свете, но он и сейчас чувствует ее раздраженные прикосновения.
На кухне Джулия включает телевизор, где как раз сообщают прогноз погоды. Молодой долговязый ведущий с усами белой электронной указкой показывает фронт высокого давления над Огайо.
Фронт, пройдя штат Нью-Йорк, приблизится к Новой Англии.
— Зачем ты смотришь всю эту чушь? — переходит в наступление Оуэн. — Погода какая будет, такая и будет.
— Тише! — Джулия говорит это таким же тоном, как мама однажды его одернула: «Не трогай!» — Ну вот, из-за тебя прослушала, что он сказал о фронте.
— Фронт придет туда, куда нужно. Даже ты не можешь ему помешать. Что пишут в «Таймс»?
— Читай сам.
— Я читаю «Глоуб».
— Какая глупость с твоей стороны, Оуэн! Там ничего нет, кроме изнасилований в Мэдфорде и убийств в Дорчестере.
— В отличие от твоей долбаной лживой «Таймс» «Глоуб» не утверждает, будто знает, какие новости пускать в печать. — Разнервничавшись, Оуэн подходит к хлебнице и вытаскивает целлофановый пакет «Фирменных кренделей Ньюмена» и с удовольствием откусывает от одного. Запах у них как у хорошо пропеченных сортов булочных изделий. Первый кусочек — самый вкусный. На пакете позирует белобрысый Пол Ньюмен со своей дочерью Нэлл. Оуэн помнит его по некоторым фильмам, как и покойного Джеймса Дина.
— Ешь над раковиной! — с надрывом выкрикивает Джулия. — Опять весь пол заплюешь, а уборщицы только что его вымыли.
Убрать и помочь Джулии по хозяйству приходят две толстопузые бразильянки, недавно прибывшие в Штаты — не сестры, но похожие одна на другую. Иногда к ним присоединяется третья, помоложе и постройнее, с персиковой кожей, огромными шоколадными глазами, ни слова по-английски не знающая.
— Какой ты все же неряха! — восклицает его жена. — Твоя мать ничему тебя не научила.
Будь Джулия в более хорошем настроении, Оуэн мог бы ей возразить. Мама многому его научила, хотя сейчас, когда жизнь идет к концу, он затрудняется сказать, чему именно.
Ее чаще всего молчаливые советы годились только для Уиллоу — как одолевать трудности, кому подчиняться и кого избегать, как обрести уверенность в себе и чувство собственного достоинства — но могли помочь и в будущем. Она не заводила разговоров о том, что надо причесываться, и вообще о том, как себя вести. Поэтому он не обращал особенного внимания на подобные тонкости. Может быть, он и неряха, но неряха привередливый, брезгливый. Он не хочет есть над раковиной, чувствуя себя собачонкой, уткнувшейся в свою миску. Ему нравится есть, как он ел в детстве — бродя по дому со стеблем сельдерея или фунтиком арахиса, в блаженном неведении относительно того, куда падают крошки. Есть за столом становилось все тягостнее.
У бабушки обострилась болезнь Паркинсона, и она задыхалась во время еды. Мама краснела, угрюмо хмурилась, а мрачное бухгалтерское лицо отца бледнело еще больше — он, должно быть, подсчитывал в уме, во что ему обходится прокормить такое множество ртов. Оуэн усвоил: самый вкусный кусок — когда ешь один, на ходу, в самом неподходящем месте. Ему доставляет удовольствие вспоминать, с каким наслаждением он жевал сладкую сдобу, когда шел в школу после второго завтрака, и как потом, став постарше, гулял по Элтону, хрупая еще теплые от жарки земляные орешки из бумажного пакетика.
Оуэн не сердится на жену за то, что она постоянно выговаривает ему. Она нуждается в его совершенстве для собственного оправдания. Иначе она совершила грубую ошибку, выйдя за него замуж. Они дорого заплатили за это — и других заставили. Выражаемое ею неудовольствие соответствует тем высоким меркам, какие она прилагает к нему. И она слышать ничего не хочет про эту приснившуюся ему вечеринку в Миддл-Фоллс со всеми этими вредными дамочками в ярко раскрашенных фарфоровых облачениях.
Первый удар по их браку с Филлис, возможно, нанесли те два года, что он служил в армии, после корейской войны. Целые дни он проводил возле громадных устаревших вычислительных установок с их многомильной сетью проводов, но скудным запасом памяти, рассчитывая траектории полета реактивных снарядов и разрабатывая — при подсоединении к радарам — систему управления воздушным сообщением. Филлис без него родила их первенца — восьмифунтового Грегори, в госпитале Ауборна, пока он стоял в Форте-Беннинг, штат Джорджия. Семифунтовая Айрис родилась после того, как Филлис приехала к мужу в военный городок под Франкфуртом, куда его перевели из Джорджии. В дни ее приезда Оуэн, к сожалению, был послан на секретную американскую ракетную базу в Турцию для устранения неполадок в системе запуска: Филлис снова рожала без него.
Читать дальше