Марсель Эме: Доспехи

Король большими шагами ходил по комнате и ворчал, что его почти обесчестили. Но поскольку у него был большой запас оптимизма и он видел отчаяние самого прославленного своего полководца, он приблизился к постели больного и обратился к нему с добрым словом.

— Вы сами понимаете, Гантус, что хвалить вас я не стану. Вы вели себя очень дурно, и я отдал бы самые знаменитые ваши победы за то, чтобы не случилось этой злосчастной истории. Но раз вы говорите, что умрете, так уж ладно. Я вас прощаю.

— Государь, вы великий король.

— Не спорю. А все же… Ну, да ничего не поделаешь. В конце концов, самое главное, чтобы королева была невиновна. А вы думайте только о достойной кончине. Прощайте же, Гантус, и да отпустятся вам грехи на том свете. А я вам зла не желаю.

— Ваше величество, вы меня очень обрадовали, и прощение ваше пришло как раз вовремя: у меня уже начинается агония.

— В самом деле, вид у вас неважный, и я не хочу больше вам мешать. К тому же во дворце меня ожидает завтрак.

Король милостиво кивнул своему главнокомандующему и сел в карету, которая ждала его у подъезда. Исповедь умирающего немного опечалила его, потому что он нежно любил королеву и окружал ее неустанным вниманием, невзирая на ее неизменную холодность к нему. И только подчинившись общественному мнению, он завел любовницу, но сделал это с величайшей неохотой и отвращением. Подъезжая ко дворцу, король размышлял о том, что ему все же повезло в несчастье, поскольку королева не подозревает о своем преступлении, а единственный виновник бьется в предсмертных судорогах. Однако вся эта история вселила в его сердце смутную тревогу и предчувствие какой-то опасности, и он задумался, подобает ли ему испытывать ревность.

Выйдя из кареты, король созвал своих самых ученых докторов философии и обещал двадцать экю тому, кто даст ему лучшее определение ревности. Сперва ученые заговорили все сразу и подняли оглушительный гвалт, из которого вырывались слова: процесс, чувство, обмен, кислота, желчь и меланхолия. Лишь после того как король пригрозил им своей большой саблей, они согласились говорить по очереди, но и это ни к чему не привело. Они путались в нескончаемых речах, и у короля явилось сильное желание отобрать у них дипломы. Между тем один философ, лет тридцати, которому по причине его молодости предстояло говорить последним, ненадолго отлучился, чтобы заглянуть в словарь. Это был смышленый малый, которого ожидало блестящее будущее. Когда наступила его очередь, он сказал приятным, звучным голосом:

— В самых общих чертах ревность есть огорчение, вызванное тем, что другой обладает предметом, которым мы желали бы владеть сами.

— Вот это да, — заметил король. — Я понял с первого раза.

А про себя он подумал: «Выходит, что мне следовало бы ревновать к Гантусу, но раз он умер, то это необязательно. Покойники не владеют ничем, это всем известно».

— Отлично, молодой человек, я сразу же присуждаю двадцать экю вам.

Молодой философ церемонно поклонился и продолжал:

— Для того чтобы точнее ответить на вопрос, заданный вашим величеством, я добавлю, что в любви ревность означает страстную тревогу человека, который опасается, что ему предпочитают другого.

Остальные философы пожелтели от зависти, ибо король был, по-видимому, очень доволен. Он мысленно взвешивал это определение. «Должен ли я опасаться, что королева предпочитает мне другого? Да нет, раз она никогда не видела Гантуса и вряд ли знает его имя». Затем он обратился к молодому философу:

— Превосходно, дружок. С помощью ваших определений мне стало ясно, что я ничуть не ревнив. Ввиду этого объявляю вас великим ученым и назначаю членом Академии и кавалером ордена святого Антония, покровителя всех исследователей, как вам должно быть известно.

После этого он приказал позвать своих музыкантов и, подкрепившись миской свиных шкварок и легким винцом, велел доложить о себе королеве. Она сидела у камина; лицо ее было бледно, а в глазах отражалась глубокая печаль. Король взял ее за руку и, как обычно, обратился к ней с нежными и изысканными речами; они были полны трогательных и поэтических образов, которыми ежедневно снабжали его великие поэты королевства. Но королева, казалось, не слышала его.

— Адель, — шептал король, — я веселый соловушко, помечтаем о прохладе весенних перелесков. Моя любовь — это быстрый ручей, который теряется в озере ваших огромных загадочных глаз. Я хотел бы стать ласточкой…