– Даша, – зовет он, – Даша!
– Ой, привет! Это Лерка, это Никита, знакомьтесь. А что ты не звонил? Мы уже полчаса здесь ходим.
– У тебя телефон не отвечает, – говорит Никита.
Даша лезет в сумку, достает мобильный:
– Черт, да у него батарейка села. А я-то удивляюсь – куда ты подевался?
– Я побежала, – говорит Лерка.
– До свиданья, – кивает Никита.
– Пока, – говорит Даша и взяв Никиту под руку спрашивает: – Ну что, в кино?
Кино? Темный зал, рука скользит вдоль бедра, горячее дыхание, судороги юной плоти под сильными пальцами.
– Нет, – отвечает Никита, – давай лучше кофе попьем, расскажешь, как ты тут без меня. Я же соскучился.
Они будут сидеть и пить кофе, Даша расскажет про Лерку и ее родителей, про свою маму, про то, что думает восстановиться в институте, про Харуки Мураками и Пауло Коэльо, про викканство и поддержку НБП, Никита будет слушать ее голос и повторять про себя, что нет в Даше ничего такого особенного, молодая сексуальная штучка, обыкновенная девушка, такая же, как все другие, как ее Лерка, как девицы за соседним столиком, обычные посетительницы «Атриума», покупательницы белья, косметики и обуви. Ничего особенного, просто я завел себе любовницу, как Костя, как другие ребята. Ничего особенного.
Официантка принесет кофе, глянет искоса – и Никита на миг увидит в ее глазах застывшее полчаса назад отражение: сорокалетний мужчина в дорогом костюме, волосы слиплись от пота, руки трясутся, губы побелели…
Ничего особенного, повторит он про себя, все хорошо, все под контролем.
Вечером вернется домой, скажет Маше: День выдался напряженный, нельзя так надолго бизнес оставлять.
47. Как сказано у Джона Ву
Все-таки попробуем. Из чего только сделаны мальчики . Из улиток, какашек, разноцветных букашек, как-то так. Нет, не получается.
Мальчики сделаны из оружия. Из пистолетов made in China, автоматов на батарейках, самурайских катан, казацких сабель, абордажных крючьев, русских мечей, пластиковых щитов, рыцарских шлемов, многозарядных ружей, вертолетов, самолетов, танков, солдатиков и action figures.
Ах, сколько сейчас новых игрушек! У меня были только советские солдатики, красный меч и щит, того же цвета конь-огонь. Вот и все. Гоше можно только позавидовать: настоящий арсенал. Не такой уж дорогой, кстати. Аня может себе позволить. Ей нравится, как Гоша носится по квартире, в одной руке меч, в другой – абордажный топор. Машет во все стороны, аж щепки летят от хозяйской мебели.
Вот это удар! Оружие, между прочим, пластмассовое. Было бы настоящие – ого-го! Не поздоровилось бы старой ведьме с третьего этажа.
Жалко, это не мой сын. Мне хотелось бы сына – но все девушки, беременевшие от меня, делали аборты. Начиная с Сони Шпильман.
Если бы у меня был сын, я играл бы с ним в солдатики, а когда бы он подрос, мы бы вместе смотрели гонконгские боевики и старые американские вестерны. Вырастил бы стрелка, настоящего воина. Как в «Великолепной семерке»: «Друзей нет. Врагов нет». – « Живых врагов нет».
А впрочем, хорошо, что у меня нет сына. Что бы я ему передал? Тщету своего существования? «Шапки – нет, зубов – нет». – « Целых зубов нет». Прекрасное наследство, нечего сказать!
Андрей кривится, глядя на оружейный склад, говорит: Мне кажется, мальчик растет слишком агрессивным.
– В самый раз, – отвечает Аня. – Мы, татары, воинственный народ. И бабушка у меня была снайпер.
Точно – бабушка была снайпер, а от дедушки осталось только мамино отчество да семейная легенда о том, как однажды встретились Олег и Джамиля. Вот, собственно, и все.
Да и вообще, не везло мужчинам в Аниной семье.
Андрей, впрочем, об этом не знает. Интересно, кстати, что бы сделал, если б узнал?
Мне Андрей не нравится. Я представляю его эдаким хлыщом, котярой , в дорогом костюме, с пачкой купюр в кармане, всегда при галстуке. Я такой же, как все, я работаю в офисе.
Иногда я встречаю их на улице. Они выходят из подержанных иномарок с таким видом, будто каждый – Борис Березовский в годы расцвета. Как-то раз подошел к одному такому, из «фольксвагена», честно попросил денег на опохмел. Внимание! Не стал врать, говорить: мне нужно на лекарство. Конечно, опохмел – тоже неверное слово. Опохмел предполагает, что процесс питья прервался, человеку плохо, надо немного выпить – и станет хорошо. Для меня запой – непрерывный процесс, ни о каком «хорошо» речи не идет. Надо пить не останавливаясь, а когда остановишься, случится не похмелье, а пиздец. Это довольно сложная теория, не хотелось объяснять этому, среднего звена .
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу