Сергей Кузнецов - Хоровод воды

И опять Фанфан произносит: Какой вид! – и Любочка слышит детский плач, ну что за глупость, кто приволок ребенка в кино, сам ничего не поймет, а другим мешает! Она оборачивается и шикает на женщину с двухлетней девочкой на коленях. Родила, так сиди дома! – шипит Любочка, но женщина не уходит, так и сидит до самого конца. И все это время Любочка терпит, старается не отвлекаться, хотя давно уже знает наизусть этот фильм про нее . И лишь когда зажигается свет и зрители встают с кресел, Любочка снова оборачивается: у женщины лицо круглое и плоское, словно у какой-нибудь узбечки.

– Дерёвня косопузая, – громко говорит Любочка, – нарожала детей – так езжай в свой аул!

Женщина ничего не отвечает, только опускает глаза и говорит дочке: Пойдем, Танечка.

Любочке стыдно, она даже хочет извиниться, ведь в самом деле – бедная тетка, некрасивая, да еще и с ребенком.

Москва не верит слезам, не верит дождю и снегу, жаре и стуже. Она верит только своим зеленым дворам, гудящим троллейбусным проводам, семи высоткам на семи холмах, ночным кремлевским звездам; верит только тому, что остается надолго. Она верит в судьбу, потому что веришь ли, нет ли – судьба все равно сбывается, это как бабушкин вопрос, на который не надо отвечать, даже если твой ответ случайно попадает в точку.

В 1959 году Любочка вышла замуж за академика. Он был старше на тридцать лет, так что, можно считать, они махнулись : молодость – на славу, красоту – на «Волгу», огромную квартиру и дачу в Кратово.

Как водится, муж любил ее без памяти, хотя до самой смерти огорчался, что врачи запретили его красавице-жене иметь детей: наученная горьким опытом Любочка соврала, мол, из-за некоторых деталей женской анатомии не может выносить ребенка, более того – беременность для нее смертельно опасна. Это была единственная ложь за всю их долгую жизнь: вопреки слухам Любочка ни разу не изменила мужу, хотя в их квартире на Фрунзенской не переводились музыканты, поэты, спортсмены и молодые ученые. Они посвящали хозяйке дома стихи, звали в Дубну и на Домбай, норовили поцеловать в коридоре.

Никто не мог поверить, что она действительно любила своего мужа.

Большое зеркало в позолоченной раме. Любочка руками приподнимает свисающие груди, разглаживает складки, прорезающие живот, задумчиво смотрит на располневшие бедра. Она все еще красива – зрелой красотой увядания, и вот привычно кружится перед зеркалом, будто не было всех этих лет. Потом открывает шкаф и долго выбирает платье.

Сегодня ей исполняется сорок, у них в гостях – вся Москва.

(Маша сворачивается калачиком в кресле. Зачем раз за разом Любочка приходит к ней? Может, это ее кресло? Маша купила три года назад в комиссионке – наверное, наследники сдали. Впрочем, какие у Любочки наследники? Может, родственники мужа?

Не было у Любочки никаких наследников. Маша – ее наследница, единственная хранительница выцветших картинок, владелица шкатулки с детскими секретиками, провидица наоборот.)

Большая пустая квартира, женская фигура в кресле, в углах клубятся тени, прожитые жизни, умолкшие голоса. Никто уже не зовет ее Любочкой. Любовь Юрьевна. Она покусывает ногти, смотрит телевизор, переключает программы: новости, мексиканские сериалы, криминальная хроника, бальные танцы – ах! А потом снова нажимает кнопку и замирает: какой вид , говорит Фанфан, Аделина что-то отвечает, и Любочка думает: за эти годы Лоллобриджида совсем не постарела.

Она смотрит телевизор. Ее клонит в сон – то ли сумерки, то ли возраст. Она уже не помнит сюжета, а эпизоды такие короткие, словно пленка все время рвется. Лоллобриджида танцует на школьной сцене, Лоллобриджида рассматривает синяк, убегает из дома, спрашивает: Правда, я красавица? плачет всю ночь, огрызается на девушку с ребенком…

Какая грандиозная массовка, думает Любочка, сколько эпизодических ролей, сколько статистов. Что с ними сталось? Алкоголик-сосед, небось, давно умер, а бабушку я сама схоронила в шестьдесят пятом. Что случилось потом с Зиночкой Синицыной, с Наташей Шапитько, с Колей, с незнакомой женщиной в кинозале? Со всеми музыкантами, поэтами и спортсменами, которых в последний раз видела десять лет назад на похоронах мужа.

Любочка встает, идет, шаркая, в большую комнату. Вспыхивает стосвечовыми лампами люстра. Зеркало так и стоит занавешенное с того самого дня. Любочка сдергивает пыльную штору. Старая женщина стоит перед зеркалом. Я красавица, правда? – говорит она, а затем медленно и очень осторожно дважды поворачивается вокруг своей оси.