Сергей Кузнецов - Хоровод воды

Что забыл я здесь, в надводном мире?

Я думал, это мой выбор, а оказалось, – все было решено задолго до моего рождения. Неслышные голоса призывали, невидимые руки тянулись, хватали, тащили – не дай бог вам услышать и увидеть, что мне довелось.

Рыбьи плавники? Усы налима? Скользкая чешуя? Нет, нет – ватные телогрейки, изможденные лица, бритые головы, худые руки. Не поймешь, замерзли насмерть, умерли от голода – или ушли под воду еще живыми. Они тянутся ко мне, хватают, не отпускают, тащат на дно…

Люди, которых посадил мой дед.

У же совсем светло. Нева завалена кучами грязного желтого снега.

На набережной стоят женщины. Поверх пальто они закутаны в платки, почти все в валенках и калошах. Они притоптывают и дуют на руки. У всех этих женщин такой вид, будто на полустанке много часов подряд они ожидают поезда. В толпе – дамы в нарядных пальто и совсем простые женщины. Лица у всех зеленоватые – может быть, в утренней мгле они кажутся такими?

Эти люди проводят здесь всю ночь, пишутся в одиннадцать-двенадцать, отмечаются каждые два часа, ведут списки, прячутся по парадным. Потом стоят в очереди к окошечку, иногда до трех, четырех, пяти часов, чтобы ближе к полуночи снова вернуться, прийти как на работу.

Борисов видит этих людей, когда работает ночью. Утром, когда на Литейном мосту беззвучно гаснут фонари, Борисов идет к себе домой из Большого Дома – и проходит мимо этой очереди, мимо красной ослепшей стены, проходит, словно не замечая.

Борисов знает: через месяц любую он может увидеть у себя в кабинете. Он старается не смотреть в лица, опускает глаза. Но все равно он узнает этих женщин, когда встречает их на улицах и площадях Ленинграда, узнает по особенной манере держаться, по глазам, по осанке. Так врач видит человека в гостях или театре – и сразу ставит диагноз, сразу узнает «своего» больного.

– Папа, папа! – кричит Поля. На ней светлое платьице, в золотых волосах – белый бант.

Борисов подхватывает дочку на руки, подбрасывает к потолку, ловит:

– Ах ты мое золотце!

Из комнаты выходит Ольга, заспанная, в простом домашнем платье, светлые волосы спадают на плечи.

– Здравствуй, – почти без выражения говорит она.

Борисов ставит девочку на пол, подходит к жене, обнимает, целует в щеку. Ольга едва заметно отодвигается:

– Я сто раз тебе говорила…

– Да, да, я сейчас, извини, – и Борисов расстегивает пуговицы на френче.

– Хотя бы в мой день рождения ты мог прийти нормально? – говорит Ольга.

– Мог бы – пришел, – раздраженно отвечает Борисов и проходит в ванную. – Разбуди меня через полтора часа, хорошо? Я помогу тебе поставить стол.

Через несколько часов Ольга в серо-жемчужном шелковом платье принимает поздравления. Светлые волосы уложены в две волны, стучит по паркету высокий прямой каблук. Улыбающийся Борисов (круги под глазами, пошитый у портного костюм, легкий запах одеколона) здоровается с гостями. На столе – грузинское вино, ледяное шампанское, охлажденная водка. Дата не круглая, но Борисовы любят гостей.

Гости собираются медленно, ждали человек пятнадцать-двадцать, а пришли только Света и Марина с мужьями, несколько сослуживцев по Пушкинскому дому и, конечно, Лида. Садятся за стол, Борисов произносит первый тост за товарища Сталина, следом почти без паузы – за именинницу, звон тарелок, бряканье рюмок, застолье распадается на несколько отдельных разговоров. Борисов выходит покурить с Сашей, Светиным мужем.

Обсуждают премьеру оперы «Броненосец “Потемкин”» в Кировском, «Депутата Балтики» и «Возвращение Максима», потом Борисов спрашивает Сашу, что слышно у того в институте. Борисов сам не знает, зачем спросил: Саша не то физик, не то математик, и Борисов смутно понимает, чем Саша занимается.

– В институте? – переспрашивает Саша. – Да, в институте… да, я как раз хотел спросить, может, Гриша, вы подскажете? У меня коллега есть по отделу, Аликом зовут, очень талантливый математик, в самом деле – очень талантливый. Так вот, тут случилась какая-то ошибка, его арестовали на прошлой неделе. Я, конечно, понимаю, разберутся и выпустят, потому что Алик прекрасный парень, комсомолец, да и вообще не интересуется политикой, но я вот хотел спросить – нельзя как-нибудь ускорить? Чтобы его выпустили поскорее?

Борисов вынимает сигарету, стучит по крышке портсигара, закуривает. Он хорошо знает правильный ответ: не волнуйтесь, если он не виноват, его скоро отпустят , – но Саша был муж Олиной подруги… и Борисов говорит, медленно подбирая слова: