Сергей Кузнецов - Хоровод воды

Большевиков они считали неучами и разбойниками.

В политехе рассказывали анекдот о том, как профессор N, деликатный седенький старичок, принимал экзамен у матроса Балтфлота, безграмотного, самоуверенного, устрашающего. Посредине экзамена профессор N неожиданно спросил:

– Скажите, батенька, у вас есть нож?

– Нож? – занервничал матрос. – Какой нож?

– Простите, но ведь вы – большевик? – продолжал профессор.

– Да, я член ВКП(б).

– Ну, а если вы большевик – где ваш нож? Как это так: большевик – и вдруг без ножа!

Под стать анекдоту была общая атмосфера химического факультета, где вчерашние крестьяне и демобилизованные солдаты смешались со студентами из бывших , державших наготове спасительную иронию и традиционное русское оружие – фигу в кармане .

Этой фрондерской атмосфере Лида и Григорий были обязаны своим знакомством.

Когда Лида, высокая, прямая, спокойная, появлялась в аудитории со стопкой тетрадей подмышкой, с революционно-алым платком, стягивавшим черные волосы, никто бы не смог заподозрить в ней наследницу восходящего к восемнадцатому веку старинного, хотя и обедневшего рода. Между тем еще десять лет назад две сестры жили с родителями в небольшом собственном доме. Так что у Лиды, делившей сегодня крохотную комнатку с Оленькой и матерью, были не только метафизические причины не любить новую власть.

Григорий носил армейские сапоги и кожаную куртку, брился налысо и напоминал даже не молодого Маяковского, а какого-нибудь недавно демобилизовавшегося командира Красной армии. Вел себя Григорий независимо, был молчалив; друзей и даже приятелей на химфаке у него не водилось.

В тот день он опоздал на лекцию по началам термодинамики и потому, недоуменно оглядев аудиторию, направился к единственному свободному месту рядом с Лидой. Не говоря ни слова, она подвинула тетради, не отрываясь от книги, которую читала.

Термодинамическая лекция была скучна, как пыль.

Минуту Григорий смотрел на Лиду. Черноволосая и большеглазая, она была красива строгой красотой женщины, которой предстояло пережить большой террор и блокаду, проработать сорок с лишним лет за одним столом, выйти на пенсию и, дожив до девяноста, встретить смерть с равнодушным спокойствием человека, который узнал все, что его интересовало.

Заглянув через плечо, Григорий увидел сбегающие по странице аккуратные столбцы равностопных строк. На лекции по началам термодинамики Лида читала стихи.

Григорий развеселился. Сделав серьезное лицо, он нагнулся к Лиде и рассудительно сказал:

– Я вижу, вы стихи читаете. Я вот тоже поэзией увлекаюсь. Позвольте полюбопытствовать, что за книжка?

Он, разумеется, врал. К поэзии он был равнодушен, но за восемь лет жизни под фальшивой фамилией Борисов не раз убеждался, что ложь – самый короткий и надежный путь к любой цели.

Лида замешкалась, потом небрежным жестом человека, которому нечего скрывать, показала титульный лист.

Жестом она соврала так же, как Григорий соврал словом. Стихи были написаны поэтом, расстрелянным несколько лет назад за участие в антибольшевистском заговоре. В его стихах не было ничего контрреволюционного, но в ЧК могли не принять это во внимание. Чекисты плохо разбирались в поэзии.

Лиде показалось, что бритый человек в кожаной куртке вполне похож на чекиста.

Она не так уж ошибалась: в политех Григория направили после семи лет ударной работы в уголовном розыске. На его счету было задержание двух десятков опасных преступников и ликвидация нескольких банд, наводивших страх на Петроградскую сторону. Этой зимой Григорий еще совмещал обучение с оперативной работой, а потом собирался перейти в другой отдел. За семь лет ему надоело бегать по сырым ленинградским подворотням, выкрикивая «Стой, стой!», стреляя в убегающие тени и пригибаясь от чужих пуль.

Гумилев не интересовал УГРО, но Лида об этом не знала. Конечно, она могла захлопнуть сборник и сделать вид, что слушает лектора, – но поступить так было бы и подозрительно, и невежливо. Поэтому, открывая небрежным жестом титульный лист, она надеялась, что бесцеремонный сосед не вспомнит фамилии.

Григорий оценил изящество решения. Он рассмеялся и быстро закрыл книгу.

– Прекрасный поэт, – сказал он, – но столь многолюдная лекция – не лучшее место для чтения такой книги.

Лида улыбнулась. Они познакомились.

В этом месте читатель вправе заподозрить автора в неумеренном использовании приема, в литературной теории называемого сюжетным параллелизмом. Похоже, история Саши Мельникова, на свою беду познакомившего Лёлю Борисову со старшим братом, всего лишь дублирует историю знакомства Лёлиных родителей.