Сергей Кузнецов - Хоровод воды

От ворот дома до трибуны – двадцать метров.

«Они не сразу начнут меня убивать, подумал Белоусов. Значит, дойду. Главное – не упасть по дороге».

В этот момент взорвалась лимонка – и Белоусов вышел на площадь.

Бандиты увидели, как седовласый человек в кожаной куртке скорым шагом направляется к виселице. Бандиты были злы: они слышали пулеметные очереди, понимали, что их арьергард уничтожен. Один из Волков с наскоку ударил Белоусова шашкой.

Клинок отсек Белоусову ухо и срезал с головы часть скальпа. Удар был так силен, что сбил Белоусова с ног.

До трибуны оставалось еще пять метров. Под смех и улюлюканье Белоусов пополз. Он успел преодолеть метра два, и последней его мыслью было: «Нормальное расстояние. Должно сдетонировать».

Сдетонировало.

Помост взлетел в воздух гигантской ракетой. Взрывной волной выбило все стекла, лошади и люди повалились на землю – убитые, контуженные, раненые.

Гриша выбежал на площадь. Чья-то окровавленная рука лежала на земле.

Когда человеческую конечность отрывает взрывом, некоторое время она еще живет и двигается, как безголовая лягушка, присоединенная к электрогенератору.

Пальцы руки шевелились.

Оглушенный взрывом, Гриша ничего не слышал. Между тем ржали лошади, истошно кричали люди. Незнакомый мужчина кинулся к нему, а потом рухнул на колени и повалился лицом в землю.

Стреляя из двух револьверов, прискакал Орловский, а с ним еще двое всадников.

Гриша стоял на пороге дома. «Что стоишь, уходи!» – закричал почти в самое ухо Пильский, но Гриша не тронулся с места.

На земле билась лошадь. Ноги ее были поломаны. Всадник был еще жив и по-прежнему сжимал коленями круп. При падении лошадь придавила ему левую ногу, и он пытался вытащить ее из стремени. Лошадь билась в судорогах. Всадник, придавленный к земле, достал наган и выстрелил животному в голову. Лошадь дернулась и затихла. Человек с трудом выбрался из-под трупа и, став на одно колено, открыл огонь. Гриша не видел, в кого он стреляет и попали ли пули в цель.

На стрелка налетел на своем коне Фомин, стреляя сразу из двух револьверов, подобно Орловскому.

Человек выпустил наган из рук и упал на лошадиный труп. Наверное, одна из пуль Фомина попала в цель.

С момента, как Гриша спустился на площадь, прошло едва ли пять минут. Дым от взрыва рассеялся, к Грише вернулись звуки.

Площадь была усеяна телами убитых и раненых. Гриша поискал глазами тело Белоусова, но не нашел.

Из отряда Брисова Гриша видел только Фомина. Тот направил коня к опрокинутой тачанке. Из-под перевернутой телеги виднелись чьи-то затылок и плечо. Человек зашевелился – он был еще жив.

Фомин вскинул револьвер и тут же опустил, матернувшись.

«Это же барышня!» – сказал он и нагнулся, чтобы помочь девушке выбраться из-под обломков.

На Украине Гриша не раз слышал рассказы о комиссаршах, махновских анархистках и атаманшах, таких как знаменитая петербургская этуаль Маруся. Гриша считал, это пустые россказни, которым не следует верить.

И вот теперь на его глазах молодая женщина выбиралась из-под обломков. Платье на ней было разорвано, но по покрою и материи можно было узнать красивое и когда-то дорогое платье.

«Сударыня, – сказал Фомин, подавая ей руку, – какая приятная неожиданность встретить столь прекрасную девушку в этом аду!»

Женщина улыбнулась. Ее светлые волосы слиплись от крови, лица почти не было видно за слоем пыли. Фомин присмотрелся к ней по старой привычке опытного сердцееда. С этим характерным выражением – оценивающим и одновременно галантным – он и умер: женщина выстрелила, и Фомин даже не успел удивиться.

Лошадь понесла, труп Фомина повис на стременах.

Гриша вскрикнул испуганно – и женщина повернулась к нему.

«А ты что тут делаешь, сучонок?» – спросила она, поднимаясь. Пистолет дымился в руке.

Гриша онемел. Что он должен ответить? Действительно: что он тут делает?

«Всех положили, суки, всех! – сказала женщина. – Ну ничего, ты-то свое получишь».

В такие минуты время замедляется. Гриша ясно видел, как поднимается ее пистолет: черный кружок дула вот-вот окажется вровень с его головой – гремит выстрел, Гриша кричит, но не чувствует боли, а потом видит, как женщина валится на землю.

Гриша обернулся и услышал слабый голос: «Сюда… сюда… подойди!» Орловский, весь в крови, приподнялся на локте, сжимая дымящийся револьвер.

Гриша подбежал.

«Кончаюсь я, – сказал Орловский, – но хоть тебе-то Юлий сказал, что это? Войсковая казна, да?»