Николай Бахрошин - Фиолетовый гном

Поймать «дачников» удавалось редко, да и что с ними делать? Давали по морде и отпускали. А вот перебросы часто доставались солдатам. Водку и деньги, правда, забирали офицеры. Зато в караулке было сало, масло или колбаса. И, разумеется, чай. Главная валюта колонии. Чефир.

Серега всегда думал, что чефир – это нечто особенное. Как наркотик. Оказалось, ничего особенного. Просто чай. Очень крепкий. Как можно более крепкий. Сначала он не понимал, в чем его смысл. Постепенно втянулся. Понял. Почувствовал. Глоток сделаешь, и словно теплая волна внутри пробегает. Легкая такая волна, приятная, бодрящая. Караульные солдаты, как и зеки, чефирили при любой возможности. Втянулись.

Серега тоже быстро втянулся.

Когда на призывном пункте они узнали, что команду направляют в сибирский конвой, Серега даже обрадовался. Вообще-то он хотел в Афганистан, но конвой – это тоже не плохо. Тоже романтика. Вышки, собаки, часовые с автоматами, притихшая, затаившаяся зона… Мужская служба!

Все так и было. И деревянные вышки, скрипевшие на ветру, и хриплые завывания караульных собак, обожравшихся на питомнике пресной казенной кашей, и автоматы с боевыми патронами, и приземистые бараки колонии. Асфальт и бетон, расчерченные решетками локальных зон. Заунывные, кликушеские звуки сигнализации периметра, срабатывающей по своей, внутренней, никому не понятной логике.

Все это было… Романтики не было. Только тоска. У них, солдат, была своя тоска, у пьющих прапорщиков и сильно выпивающих офицеров – другая, у зеков внутри, за периметром – своя. А в принципе все одно и тоже. Тоска по воле, по свободе, по отношениям с женщинами и чистым носкам вместо портянок. Порой ему казалось, что каждый камень, каждая решетка колонии пропитаны этой безнадежной тоской. Завыть впору, как собаке. Или повеситься. Или застрелиться, по-солдатски, на посту из боевого оружия, как стрелялись задроченные дедами молодые воины или сами старослужащие, когда кто-то там, на воле, за кого-то выходил замуж, не дождавшись служивого.

В принципе, что армия, что колония – разница невелика, сделал свой вывод Серега. Какая разница, где тебя подстригут, подравняют, покажут место возле параши и научат лизать вышестоящие сапоги с должным усердием?

Потом, много времени спустя, когда в стране заговорили, что рождаемость падает, число россиян сокращается с каждым годом и нация вымирает, Серега в этой связи вспомнил свою службу. Усмехаясь, думал о том, что бывшая советская, а ныне российская армия тоже немало старается для всеобщего и полного вырождения, хотя об этом и не говорят в СМИ. Если здоровых мужиков самого бесшабашно-репродуктивного возраста загоняют в казармы за колючую проволоку дрочить на телевизор и иллюстрированные журналы – откуда взяться потомству?

Впрочем, это только его мнение, он на нем не настаивал. Честно говоря, ему – по фигу.

Может, и прав Жека – поколение кромешных индивидуалистов…

С утра пораньше Серега постучал в комнату к Малышеву.

Ноль эмоций и фунт презрения.

Он дернул ручку и вошел.

Спал, конечно, друг Жека. Дрых, как сурок на лежбище, закопавшись в широкую кровать, словно в окопы полного профиля. Держал оборону от наступившего утра.

А кто говорил – встану, встану?..

Хорошее было утро. Лучи солнца, пробиваясь сквозь прикрытые жалюзи, делали комнату полосато-нарядной. Когда Серега отдернул жалюзи и открыл окно, в комнату ворвался радостный птичий гомон. Свежо пахло морем и смолистой греческой хвоей.

Все-таки красиво живут господа греки! Хвоей дышат, птичек по утрам слушают… Курорт, а не жизнь, позавидуешь.

Молодцы! Сделать курорт из собственной жизни – это тоже искусство. Чего в России никогда не удавалось – это сделать курорт из собственной жизни. Сколько ни строили курортов – а все равно получались учреждения лагерного типа с усиленным режимом охраны. Как по чертежам кофемолок-кофеварок-мясорубок собираются неизменные автоматы Калашникова. Ментальность виновата? Неистовые поиски сверхидеи для всего человечества, за которыми, как за деревьями, не видно леса?

Впрочем, чего это он расфилософствовался с утра пораньше, одернул себя Серега. Не время и даже не место. Типичное занятие среднерусского интеллигента, умученного неоконченным высшим образованем – с самого утра и с болью размышлять о Державе. Вместо того чтобы умыться, почистить зубы или хотя бы трусы подтянуть с колен, усмехнулся он. От лишних умствований без того завшивели сверх разумного, как отмечал еще лютый царь-реформатор Петр Первый.