Йозеф Кадлец: Повести

В последний момент он вскочил в поезд, несколько раз прошел по всему составу, заглядывал в закрытые купе, вглядывался в лица пассажиров, однако Индру так и не нашел. Что-то случилось, что-то непредвиденное, неожиданное, что явилось причиной того, что она не поехала вечерним поездом в Прагу.

Он снова стоял в проходе, опершись о стену старого вагона, на этот раз один, совсем один, и чувствовал себя обманутым, обойденным судьбой, которая, будто нарочно, безжалостно преподносила ему одни огорчения.

Дорога была печальной, длинной, казалось, она была бесконечна. Поезд медленно тащился к Праге, и его опоздание все увеличивалось. Вагоны не отапливались, было холодно, Людвик весь закоченел.

Он живо представлял себе, как они с Индрой, прижавшись друг к другу, поедут в переполненном поезде, как вместе будут обсуждать свои предстоящие свидания. И вдруг он остался «с носом», потерял надежду на будущие встречи, на совместные прогулки.

И к этому еще примешивалась странная грусть оттого, что вечером он не найдет Эду в их проходной комнате, не увидит больше знакомых вещей и Эда уже не разбудит его среди ночи, придя из «Денницы».

Людвик смотрел в окно на темные скошенные и убранные поля и луга, вдали чернел лес, а над всем этим — холодный ночной небосклон. Там, где-то в этом неприветном просторе, он пытался разглядеть Эду, которому негде обогреться и негде голову приклонить; блуждает он одиноко, сторонится людей, от всех бежит…

До отчаяния грустно было при мысли о неизвестной судьбе Эды, о его уделе одинокого скитальца. Он ринулся в неравный бой, на свой страх и риск, в бой, который он все равно проиграет, потому что ему не на что и не на кого опереться и заступиться за него некому. Тут уж не возьмет верх мудрость старого тренера, жизнь никого не щадит, и человеку ничего не остается, как только драться, чтобы самому не быть побитым. Эда не выйдет победителем, он заранее осужден на поражение. Гложущая тоска и бессилие сжимали его сердце словно в тисках. Единственной виной Эды было то, что он по-своему воспротивился новому порядку, не пожелал мириться с ним.

Поезд, постукивая на стыках рельсов, подходил к вокзалу. Полночь. Перроны пустынны, словно с них все смели, но тут же их мгновенно заполнил людской поток прибывших пассажиров.

Людвик вместе с толпой шаг за шагом поднимался по лестнице, сверху кто-то махал ему. Он присмотрелся повнимательнее и, к своему немалому удивлению, увидел Индру. Он не поверил глазам своим, но это, без всякого сомнения, была Индра.

Он подошел к ней и, бросив на землю свой скромный багаж, порывисто обнял. Она разрыдалась. Людвик простодушно полагал, что она плачет от радости, оттого, что наконец они встретились и снова вместе. Он еще сжимал Индру в объятиях, когда она коротко объяснила ему:

— Я пришла проститься с тобой. Завтра уезжаю домой.

— Почему? Что случилось? Почему вдруг так сразу? — вырвалось у него в сердцах.

Заплаканная, она казалась ему несказанно красивой. И это сообщение страшно огорчило его. Он чуть было не закричал на нее:.

— Ты не должна думать об этом всерьез!

Она ни слова не проронила почти до Вацлавской площади. Лишь один раз они остановились. Она обняла его и нежно поцеловала. И снова расплакалась.

— Если бы мы могли пойти к тебе, — жалобно проговорила она. Я хотела бы с тобой проститься как положено, как следует…

— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно, — ответил он твердо, — что нам некуда вместе пойти. Разве что в гостиницу…

— Нет-нет, вот уж это определенно нет. Это было бы еще хуже и еще печальнее…

Они шли вниз по Вацлавской площади, в эти часы уже безлюдной, правда, кое-где попадались еще запоздалые пешеходы или девицы, предлагающие себя на остаток ночи. У ночного ресторана компания подвыпивших мужчин нестройно затянула песню, но их протяжное завывание вскоре оборвалось.

— Не сердись на меня, — просила она его. — У меня не было другого выхода. Я нужна дома. Поэтому я приехала еще днем и собрала вещи. Утром зайду на службу, верну ключи, а после обеда уезжаю…

— А что случилось? Почему так срочно? Что ты будешь делать дома?

— Как все. Буду работать на фарфоровом заводе. А там выйду замуж, скорее всего, сразу же выйду замуж…

Людвик не сказал ни слова. Все это было так неожиданно и страшно, как удар из засады.

Дул пронизывающий ветер. Они сели в трамвай и поехали в сторону Смихова — в последний раз Людвик провожал ее домой. Всю дорогу он думал о том, что теперь уже не встретит ее на пражских улицах, что они не пойдут вместе в кино, не будут сидеть, обнявшись, в кафе и целоваться.