Эльдар Саттаров - Транзит Сайгон-Алматы

Они расселись за низким столиком уличного кафе на бульваре Боннар, и Кузнец принёс каждому по пивной кружке, наполовину наполненной рисовым самогоном.

— Как вдруг нас окружила целая толпа пьяных американцев с других судов, стоявших в порту, — продолжил Стриж, кивком поблагодарив своего друга. — Они ни с того, ни с сего начали нас жестоко избивать, осыпая расистскими оскорблениями. Мы настолько опешили, что только и смогли присесть на корточки, закрывая головы и крича «Помогите! Мы ничего вам не сделали!» Но это их только раззадоривало, и они били и пинали нас дальше… Всё резко поменялось, когда прибежал Хайфонец. Он отходил в туалет.

— А кто такой Хайфонец? — поинтересовался Ань, задетый за живое их историей.

— Это наш друг. Мы уже несколько лет на одних и тех же кораблях вместе с ним ходим, — протяжно объяснил Шланг, долговязый юноша с беглыми вороватыми глазками и длинными, нервными пальцами картёжного шулера.

— А где же он сейчас? — спросил Ань.

— Как где, брат? Он в Хайфоне! Где ж ему ещё быть, — расхохотался Шланг, развеселив тем самым всю компанию.

— Так что произошло потом, когда прибежал Хайфонец? — снова спросил Ань.

— Всё изменилось, — серьёзно ответил Стриж. — Всё изменилось, и с тех пор всё было по-другому… Хайфонец, когда увидел, что нас бьют, сразу побежал в нашу сторону, вклинился в толпу, и с ходу, косым коротким ударом в висок тыльной стороной кулака, повалил того, что, смеясь, как лошадь, собирался пнуть меня. Когда тот упал на землю, опрокинув своих, стоявших сзади товарищей, Хайфонец так же быстро ударил второго, здоровенного детину, прямым ударом в солнечное сплетение и, выведя из строя двоих, тут же начал стремительно отбиваться локтями и коленями от набежавших на него со всех сторон гринго. В эту минуту мы пережили настолько жгучий стыд перед Хайфонцем, что как по команде вскочили и начали вместе, дружно отбиваться от тех, что нападали на него. Завязалась упорная драка, и если сначала стало полегче, то уже через несколько минут, я понял, что снова слабею под градом ударов, сыпавшихся на мою голову буквально со всех сторон. Ведь их было не вдвое или втрое, а впятеро-вшестеро больше, чем нас, человек тридцать, не меньше! Но в этот момент в наш переулок с обеих сторон начали забегать откуда ни возьмись взявшиеся мексиканские ребята с 38-й улицы и из Гавайских садов, и наше побоище сразу превратилось в настоящую кровавую баню для гринго. Теперь уже те в панике орали во всю глотку, призывая на помощь и умоляя о пощаде, плюясь кровью и зубами, но их били и били дальше. Большинство американцев просто легло на землю, чтобы показать, что не будут сопротивляться, но мексиканцы всё равно пинали их, да так ожесточённо, словно хотели, чтобы их родная мама потом не узнала. Я нашёл в толпе того типа, который ударил меня первым, он упал передо мной на колени и начал хватать меня за руки, пытаясь поцеловать их и твердя: «Sorry, sorry».

— И что ты сделал?

— Сломал ему нос коленом, развернулся и ушёл, а когда я оглянулся, один из мексиканцев что-то кричал ему в лицо, схватив за шиворот и приставив к горлу опасную бритву. Как я говорил, всё изменилось с тех пор. В память об этом дне мы сшили себе такие же костюмы, как у тех мексиканских ребят, и с гордостью носим их, когда мы на побывке… А тебе, брат, всё же надо спокойнее реагировать на провокационные слова. Это ведь просто сотрясение воздуха, не более того, оно ничего не значит на деле в этой жизни.

— Ты пойми, Стриж, я не могу сдержаться, когда со мной обращаются так эти люди. Это мой город, мой район, а кто такой этот лейтенант? Кто он такой? Я ничего не имею против того, что он сидит и смотрит кино в моём городе, но когда он ещё и оскорбляет местного только за то, что он местный, — это уже чересчур, вам не кажется?

— Да разве ж это оскорбление, брат? — задумчиво промолвил Кузнец, огромный тяжеловес с руками, как кувалды. — Слышал бы ты, какими словами нас осыпали те американские матросы. А ведь они тоже были на своей земле, в своём городе. По твоей логике они имели право так с нами обращаться?

— Ну, во-первых, это не их земля. Лос-Анджелес — это исконная часть Ацтлана, так что на своей земле там были скорее уж те мексиканские ребята из Гавайских садов. Это если не говорить об индейцах.

— Брат, а ты много всякого знаешь, — сказал Стриж, закуривая папироску «Житан». — Хотелось бы с тобой побольше пообщаться.

— Я тоже на это очень надеюсь, друзья, — с жаром сказал Ань.