Дино Буццати - Шестьдесят рассказов

— Боже мой, как теперь быть? — бормотал Антонио, снова протискиваясь к перилам. Наконец он оказался у края, но в стороне от клетки.

— Анна! Анна! — позвал он.

Кто-то стукнул его по голове. Антонио отпрянул: за его спиной стоял верзила в майке.

— Как, ты опять здесь? — усмехнувшись, процедил верзила. — Я что, не го-о-ррр у-у-у?! — И все слова слились в один жуткий звук.

— Они вместе! Они заодно! Аресто-а-а ы-ы-ы м-м-м-м! — заорали со всех сторон.

— Он тоже? — тихо спросил кто-то.

— И он, — ответили ему.

Антонио попятился, но его схватили, скрутили руки и, перебросив через перила, подвесили на веревке над пропастью. В таком положении его протащили вдоль перил, а когда он оказался прямо над клеткой, отпустили. Антонио рухнул на пол, придавив Анне ногу, но Анна не шелохнулась. Над их головами ликующе завыла толпа. Дневной свет померк.

Антонио с трудом распутал веревку и обнял девушку за плечи. Под пальцами он ощутил липкую грязь. Анна сидела, не поднимая головы, и только твердила безжизненным голосом: «Мамочка, мама!» Потом она стала кашлять, сотрясаясь всем телом. Торжествующая толпа не унималась.

Позже, пресытившись зрелищем, палачи начали наконец расходиться. С пронзительным щебетом у стен замка закружили стрижи. В далекой казарме горн протрубил отбой. На пыльный город снизошел вечер.

На мосту появилась старуха с большим свертком.

— Тонино! Тонино! — победоносно выкрикивала она, указывая на свою ношу. Толпа расступилась.

Подойдя к перилам, старуха вынула из свертка ночной горшок и предъявила всем его содержимое.

— Это Тонино, Тонино, — повторяла она, кивая на горшок.

Потом перегнулась через поручни, прицелилась и со словами: «Она и этого не стоит», — вытряхнула горшок в клетку.

Экскременты шлепнулись Анне на плечи. Она не двинулась, не закричала. Только зашлась сухим, надрывным кашлем и никак не могла остановиться.

Толпу охватило минутное замешательство, но старуха злорадно посмеивалась. И, вторя ей, по мосту прокатился оглушительный хохот.

В наступившей затем тишине, где-то рядом с клеткой, замершей на земляном уступе, тихонько запел сверчок. Его трель звучала все ближе, громче.

И тогда сквозь прутья решетки, будто взывая о помощи, Анна протянула к нему маленькую дрожащую руку.

Наступил вечер. Деревенька погрузилась в полудрему, из оврагов медленно поднимался туман, одиноко поквакивала лягушка. В такой час смиряются даже самые непокорные сердца. Небо ясное, вокруг царит необъяснимое спокойствие, пахнет дымом, просыпаются летучие мыши, в старых домах неслышно ступают привидения. И тут на крышу приходской церкви, стоящей на взгорке, садится летающая тарелка.

Местные жители давно разбрелись по домам, и никто не видел, как она стремительно спустилась с неба, застыла на мгновенье, производя непонятное жужжание, и мягко, словно голубка, села на крышу. С виду она напоминала гигантскую блестящую чечевицу. Из маленьких отверстий продолжал со свистом выходить пар. Затем все стихло, и тарелка застыла как вкопанная.

Одну из верхних комнат, окна которой выходили на крышу, занимал дон Пьетро, приходский священник. Он читал, потягивая, как водится, тосканскую сигару. Услышав какой-то странный шум, он встал с кресла и подошел к окну. Глазам его предстала эта диковинная конструкция небесно-голубого цвета, шириной метров десять.

Он не испугался, не закричал и даже не удивился. Да разве нашего неугомонного и бесстрашного дона Пьетро чем-нибудь удивишь? Он остался, где стоял, с сигарой в зубах, и внимательно наблюдал. Когда в тарелке открылся люк, он решительно протянул руку и снял со стены висевшую там двустволку.

Как точно выглядели те двое, что вышли из тарелки, неизвестно. Дон Пьетро вечно все путает. Впоследствии, пересказывая эту историю, он неизменно сам себе противоречил. Наверняка известно только то, что были они тоненькие и маленького роста (примерно метр — метр десять), хотя священник уверяет, что они могли вытягиваться и сжиматься, прямо как резиновые. Сведения о наружности не менее расплывчатые: «Они походили на два маленьких фонтанчика, ножки узенькие, а кверху — пошире, — объяснял дон Пьетро. — Они как гномы или насекомые; как два веника, как два фитилька». — «У них тоже два глаза?» — «Ну да, с обеих сторон, только маленькие». А рот? А руки-ноги? Дон Пьетро был в нерешительности: «Что-то вроде ножек у них было, но они то появлялись, то исчезали… Да откуда мне знать? Оставьте меня наконец в покое!»