Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Найти и исполнить

– Какое горе! Какое несчастье! – схватился за голову Виталик. – Вы сейчас сказали так много ценных фраз – и что, все они теперь пропадут? Не войдут ни в одну из ваших книг?

– Ни в одну из книг конечно же уже не войдут. Но не пропадут – это точно. Ты оказался каким-то неправильным фанатом. Придётся признать, что я был к тебе несправедлив. Слышишь? Я ошибся в тебе, прошу меня простить. Поверь, я и не думал, что среди моих фанатов может попасться хотя бы один настолько толковый.

– Куда уж им! – самодовольно улыбнулся Виталик, принял ещё более непринуждённую позу и смахнул на пол чашку – на своё счастье, уже пустую. – Тогда я тоже признаю, что мне не понравился ваш самый первый роман. По сравнению со всем остальным он какой-то… слишком обыкновенный. Так, мне кажется, может кто угодно написать, и для этого не надо обладать вашим образом мысли. Вот.

– Что же ты мне об этом раньше не сказал?

– Бить будете?

– Бить? Я не бью людей. Моё оружие – слово. А мой первый роман вообще не может понравиться ни одному нормальному человеку. Это я, знаешь ли, ради публикации позволил его заредактировать так, что сам потом не узнал. Зато эту чушь больше всего обожают мои фанаты. Те самые, которых я так не люблю. Видишь, как хорошо, что ты сварил мне кофе – мы хоть поговорили по-людски. А теперь я отдохнул, ну и пойду себе. Пускай Данила совещается, сколько влезет, а ты всё же делом займись, нехорошо, когда такой умный парень вместо секретарши кофе варит.

– Рад стараться! – воскликнул Виталик и шустро спрыгнул на пол – осколки чашки всё-таки следовало собрать, пока никто не заметил. – И главное – как удобно! Не надо посуду мыть!

– Очень удобно, – не стал спорить писатель, – ты только куртку мою отдай. Она сейчас на тебе почему-то, а мы об этом, кажется, не договаривались.

После разговора с Даниилом Юрьевичем Маша Белогорская решила доказать – в первую очередь себе, – что она сама в состоянии помочь матери. Доказывать что-нибудь самому себе всегда ужасно удобно: в случае, если доказательство удалось на славу, можно похвалить себя, погладить по голове и наградить какой-нибудь приятной ерундой, типа заколки для волос; ну а если ничего не вышло – можно забыть о неудаче: никто же ничего не узнает! Значит, ничего и не было.

Как именно следует помогать людям, особенно близким, Маша толком не знала, но очень уж ей не хотелось «дневник на стол и с родителями к директору». «Для начала я попадусь маме на глаза и начну нарываться на критику, – решила она. – И как только первый удар будет нанесён, не стану переводить разговор на другую тему, а поговорю о том, что её волнует, даже если это опять будет моя манера одеваться в стиле „я у мамы дурочка". Хотя нет. Об этом мы с ней, кажется, уже говорили и пришли к выводу, что дурочка я всё-таки сама у себя».

Маша натянула розовые лосины в фиолетовый горошек, короткую юбку из золотых кисточек, бабушкины валенки, самую линялую и вытянутую футболку и шелковые черные перчатки выше локтя, а мать всё не возвращалась из своей поликлиники. Более того, даже стрелки на кухонных часах как будто бы совсем остановились.

Но стоило Маше отбежать ненадолго в ванную комнату, чтобы, в довершение образа, подвести брови синим карандашом и накрасить губы серебристой помадой, как в замке дважды повернулся ключ, дверь распахнулась, и на пороге появилась Елена Васильевна Белогорская собственной персоной. Видно, по дороге из поликлиники она заскочила в косметический салон, и там ей сделали какую-то сложную и дорогую маску, так что она помолодела разом лет на пять: морщинки на лбу разгладились, и с лица почти совсем исчезло недовольное, брюзгливое, такое привычное выражение, которое, казалось, не могла исправить даже пластическая операция.

– Какие хорошенькие штанишки, что же ты их раньше не носила? – А ты сказала, что горошки похожи на трупные пятна, – от неожиданности брякнула Маша.

– Очень миленькие трупные пятна. И тебе они к лицу, – кивнула мать и направилась на кухню.

Маша побежала за ней следом.

– А ну-ка брысь с кухни! – приказала Елена Васильевна и начала выкладывать на стол разные замечательные съедобные вещи, которые она очень давно, если не сказать – никогда, не покупала и не приносила домой.

– К нам гости придут? – догадалась Маша.

– Нет. Мы сами всё это слопаем и ни с кем не будем делиться. Что стоишь? Помогай, доставай сковородки, кастрюли. Как думаешь, мир меня и вправду любит?

– Кто тебя любит? – переспросила дочь. Она явно была не готова к такому повороту событий.