Кристиан Крахт - Я буду здесь, на солнце и в тени

Он был в маленьких круглых очках, простой серой униформе штабного врача, волосы на голове коротко острижены. Особенно бросалась в глаза его почти ненормальная незаметность; он выглядел как самый обычный человек, в толпе людей на него никто бы не обратил внимания. В руках перед собой он держал коричневый бумажный пакет, из которого вынимал и, улыбаясь, давал каждому из нас, выходящих из лифта, по одному лимону.

— Берите, берите, товарищи конфедераты, угощайтесь. Вы видели когда-нибудь такие великолепные лимоны? Так — по одному на каждого.

Бомбежка кончилась так же резко, как и началась. Бражинский немного наклонил голову в сторону. Мы не знали, что говорить. Юная пионерка робко отдала ему салют. На какой-то миг показалось, что белокурый солдат даже хочет вернуться под защиту полутемной кабины лифта. Бражинский был окружен сильной аурой или, как ее стали называть на швейцарском языке — «Октябрьской оболочкой», это явно чувствовал не только я. По моему мнению, с этим был связан магнетизм его личности. Сделав шаг ему навстречу, я сунул южный фрукт в карман и положил руку на револьвер.

— Полковник Бражинский?

— А, это вы, комиссар — сказал он. — Ех Africa semper aliquid novi. [26] Ex Africa semper aliquid novi (лат.) — Из Африки всегда что-то новое. — Пойдемте со мной, нам нужно кое-что обсудить.

— Бражинский, у меня приказ арестовать вас.

— Я знаю, знаю, друг мой. Пойдемте. — Он пошел впереди вниз по коридору, и мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Лампочки на потолке потрескивали в металлических футлярах. Он не обращал на это никакого внимания.

— Стойте. Хватит. Где революционный комитет Редута? Кто здесь главный? Бражинский! — Я вытащил свой револьвер и прицелился. — Бражинский, стойте! Я, партийный комиссар города Ной-Берна, уполномочен Верховным советом Швейцарии арестовать вас.

— Комиссар! Бросьте оружие сейчас же! — Юная пионерка из лифта, оказывается, шла за мной, она стояла рядом, расставив ноги и направив на меня свой пистолет и держа ствол, как положено, целясь в яблочко, ни выше, ни ниже, указательный палец на курке, как этому учат в академиях.

— Пионерка! C'est un commissaire! Laissez tomber immédiatement! — Позади нее стоял пугливый белокурый солдат из лифта. — Он был из Романской Швейцарии — и прижимал свой револьвер к ее затылку. Капля пота текла по его носу, он вытер ее тыльной стороной свободной руки, но рука, которой он держал оружие, была спокойна, крепка и не дрожала. Один лимон беззвучно покатился в угол.

В этот, в сущности, трагикомичный момент, когда мы, трое швейцарцев и поляк Бражинский, представляли собой настоящую tableau vivant взаимной угрозы, я впервые услышал новый язык, о котором говорила Фавр, мы все увидели, как им пользуются: Бражинский открыл рот, и я ощутил сильный толчок, его воля вытолкнула оружие сначала из моей руки, а затем из рук пионерки и романского солдата. Револьверы громко стукнулись о каменный пол, и Бражинский закрыл рот.

— Так, а сейчас я покажу вам вашу комнату, комиссар.

— Бражинский…

— Вы, вероятно, устали. А остальные, — приказал он, — езжайте на лифте на этаж ниже, в помещения столовой. Все в порядке. И не забудьте свои лимоны!

— Вы смотрите на меня с явным удивлением, полковник. — Я попытался освободиться от охвативших меня в тиски звуков, даже не думая при этом о пистолете. Бражинский наклонился и протянул мне его ручкой вперед.

— Революционного комитета Редута не существует, — сказал он и повел меня по освещенному электрическим светом коридору, на полу которого лежали ковры, а на стенах на определенном расстоянии друг от друга были смонтированы держатели для противогазов. — Совет не знает, что мы тут, наверху, делаем. И это его не интересует.

— Невероятно.

— Но это так.

— Вы ведь позавчера сюда прибыли?

— Только вчера утром. Но, во всяком случае, я, конечно, очень часто бывал здесь. Практически все время, пока продолжалась немецкая оккупация Ной-Берна, я, так сказать, курсировал между своим магазином на Мюнстергассе и здешними местами.

— Но однако, ведь должен же быть какой-то командный штаб, руководство.

— Да, конечно, когда-то был, много лет назад. А теперь нет. Видите ли, Редут стал самостоятельным. Все эти годы он становился все больше, он и сейчас продолжает расти. ШСР как модель самой себя. Вот здесь, пожалуйста, направо.

Мы свернули в просторный боковой коридор. Появилась невольная мысль о том, что Бражинский сумасшедший.

— А что такое Редут?