Ирина Муравьева - Холод черемухи

– Не знаю. А как?

– Черёмухой. Только холодной, замёрзшей. Не сильно, как летом, когда уже жарко, а так, как вначале, слегка…

– Послушай, а если мы все здесь умрём? Какая черёмуха, Татка? Мне Варя сказала…

Дина замолчала, поднялась с пола, села на диван.

– Помнишь, я тебе рассказывала, как она на спор Оку переплыла под грозой? Она ничего никогда не боялась. Алёшу в августе арестовали и полгода держали в тюрьме. Из него там всё, как Варя сказала, «выколотили». Она говорит, что он бы ни под какой пыткой не пошёл к красным, а пошёл он только из-за отца, из-за генерала. Они его на этом и подцепили. Алёша ведь тоже бесстрашный. Он мальчишкой был, а уже тогда пешим стрелковым эскадроном командовал. Он точно такой, как отец. Вся порода такая.

– А что с генералом? Он где?

– Здесь, в Москве. Его арестовали прямо в госпитале. Его ранило – в дом попал осколок снаряда. Генерал долго валялся в госпитале, думали, что придётся ногу отнять. Варя его выхаживала. Его арестовали в конце лета, но вскоре отпустили, и он прямо сказал ей, что теперь перейдёт к красным, потому что брата тоже арестовали из-за него и Алёшу. Не из чего, короче, выбирать. Варя тогда ему сказала, чтобы он этого не делал, потому что всё равно после такого поступка жить не сможет. А он достал Алёшину детскую карточку, поцеловал и говорит: «Нет, Варенька, смогу».

– Господи!

– А как же ты думала? – сверкнула глазами Дина. – Они ведь не идиоты! Вон папа твой нынче сказал: «Ох, умны! Ох, поганы!» И верно: умны и поганы. Брат генерала так и умер в тюрьме, а Алёшу выпустили, и он стал служить у красных. Понимаешь, почему? Понимаешь? Отец же! Старик, инвалид! Алёша прекрасно всё понял: отец это сделал ради него, а он, в свою очередь, – ради отца. Варя говорит, что он теперь командует кавалерийским полком, но она говорит, что ей каждую ночь снится, как он мучается, и письмо пришло от него – ужасное! Как будто не он написал. Варя пошла работать в контору на стройку, им есть совсем нечего. Ребёнок всё время болеет. С ним сидит бабушка, ты помнишь её? А дед только умер.

– Надо отнести им из Илюшиной одежды что-нибудь! – Таня засуетилась, полезла в шкаф, начала вытаскивать оттуда детские вещи. – Вот это и это… И это вот тоже. Пока Алиса не утащила на рынок! Она ведь всё тащит!

– Слава Богу, что у нас есть Алиса! – опять сверкнула глазами Дина. – Без Алисы вы бы тут все в лёжку лежали!

– Я знаю! Я решила, что пойду к папе в больницу медсестрой с начала лета… Илюша уже подрастёт…

– Если мы доживем до начала лета!

– Ты каркать приехала, Динка? Тогда уезжай! И муж твой, наверное, заждался!

– При чём здесь мой муж? У меня, кроме мужа, сестра есть! К тому же с ребёнком!

– Динка, – прошептала Таня. – Тебе что, с ним невмоготу?

– Мне? С кем? С Николаем? С чего ты взяла?

– Не знаю… мне так показалось.

– Тебе показалось! – Дина раздула ноздри и гневно откинула назад волосы. – Ты, Тата, очень похожа на маму! Та тоже блаженная! Она говорит: «Ах, как я надеюсь, что к лету весь этот кошмар закончится! Тогда мы опять будем вместе». Кто – вместе? С кем – вместе? Она твоего отца второй раз бросила, а он ведь смолчал! Не заметил!

– Прекрасно всё папа заметил, – прошептала Таня.

– Я знаю! – И Дина вдруг всхлипнула, изо всей силы закусила губу. – Я знаешь чего боюсь?

– Чего ты боишься?

Дина огненно покраснела и посмотрела на сестру умоляюще, тем взглядом, который был общим для них обеих: исподлобья, низко опустив голову.

– А вдруг это не ты, а я похожа на маму? Вдруг я его тоже бросила? И сама себе не признаюсь? Ищу причины, объяснения?

– Ты разве не собираешься к нему возвращаться?

– Да, Господи, разве я знаю! – Дина вскочила с дивана и, как тигрица, заметалась по комнате. – Я его иногда до беспамятства люблю! Вот он заболел три месяца назад в Риме, я стала за ним ухаживать. Кутала его в плед, термометр ставила, кормила по часам. Сама ему бульон варила – научилась, мы там на квартире жили, – причёсывала его. – Она вдруг покраснела, всплеснула руками и засмеялась. – Он лежит на кровати, жар, знобит его, а я сижу рядом, отпаиваю его с ложечки, волосы ему на прямой пробор расчесала… Он смеётся и говорит: «Всё в куклы играешь!». Я говорю: «Я же тебя лечу!» А он: «Ну играй, играй! Лишь бы не скучала! Я всё от тебя потерплю». Ах, Господи! – У неё задрожали губы. – И как хорошо было! А потом он поправился, и опять…

– Что: опять? – глядя в пол, пробормотала сестра.

– Я не хочу, – плача и раздувая ноздри, прокричала Дина, – не хочу, чтобы из меня делали какую-то вещь, какую-то куклу!