Ирина Муравьева - Холод черемухи

И шли на бульвар. И играли. Прохожие, которые постепенно становились всё больше похожими на тени и словно бы только и ждали, чтоб каждому стать своей тенью и жить в виде тени, бежать в виде тени, а если прихватят тебя за рукав, то тенью бы выскользнуть и раствориться, – прохожие с удивлённым страхом смотрели, как разрумяненные, с запорошёнными волосами гимназистки играют в снежки и словно пьянеют слегка от мороза, и всё как в романсе, весёлом и свежем… Ещё большее удивление вызывали муж и жена Алфёровы – она в безрукавке, в платке, в рукавицах, а он – в синем шарфе, с кудрявой бородкой, – которые громко смеялись, играя, как будто им всё нипочём: и сама революция.

– Сегодня услышала новость, – сказала ночью Александра Самсоновна, разбудив своего мужа, который от холода спал не раздевшись, закутавши голову тем синим шарфом, в котором играл на бульваре. – Проснись, Алексаша, послушай.

Александр Данилыч снял шарф и вытер им лицо, просыпаясь. Густые, сильно поседевшие и оттого почти белые в темноте волосы жены осыпали её плечи и грудь, закрыли почти до конца её руки, и казалось, что Александра Самсоновна высовывается из мраморного водопада.

– Ты помнишь ведь Женю Осокину? Она закончила в один год с Варей Котляревской, которая только что вышла за сына Брусилова, Лёшу. Ты помнишь её или нет?

– Конечно, я помню.

– А помнишь, так слушай. Ко мне сегодня прибежала Варя. Я всё от неё и узнала.

В темноте он увидел, как у жены задрожало лицо.

– Женечка была у бабушки где-то на юге, у них там имение, и обратно перебиралась через Екатеринодар. Она застряла в этом Екатеринодаре, ни туда, ни сюда. А там уже красные…

Александра Данилыча передёрнуло.

– Подожди! – мученически стянув пальцами виски, затрясла головой Александра Самсоновна. – А там уже красные. И утром она видит: на каждом столбе объявление…

Она замолчала.

– Что, Шура? – хрипло спросил муж.

– Расклеены объявления, где написано, что женщины возрастом от шестнадцати до двадцати пяти лет подлежат социализации…

Александра Самсонова громко сглотнула.

– Говори! – приказал Александр Данилович. – Перестань спотыкаться на каждом слове!

– Да! Там так и написано: «социализации»! – забормотала жена, глядя вниз и быстро-быстро скручивая и раскручивая край вязаного шарфа, в котором Александр Данилыч сегодня играл на бульваре в снежки. – Это значит, что любой мужчина – любой, понимаешь? – может получить мандат на эту социализацию…

Она опять запнулась и испуганными, заблестевшими в темноте глазами принялась смотреть прямо перед собой, скручивая и раскручивая шарф.

– Да говори же ты! – прошептал Александр Данилыч.

– Мандаты эти выдавал какой-то Кобзырев, начальник большевистского конного отряда, и ещё двое, я не запомнила их фамилии… Какие-то два комиссара.

– Что было в мандатах?

– Там было… что… Нет, не могу!

– Да хватит же, Шура!

– Что человеку, у которого этот мандат, предоставляется право… то есть ему разрешается изнасиловать десять девушек… Там сказано: «Десять душ девушек». Любых. Которых он выберет. Возрастом от шестнадцати до двадцати лет. Или двадцати пяти, не помню…

Александр Данилыч застонал.

– Да! – выдохнула жена. – Да, Саша! Изнасиловать! Там сказано прямо: «использовать»! И под этими словами печать штаба революционных войск Северо-Кавказской советской республики. Ну вот. Я тебе всё сказала.

– Не может же этого быть… – пробормотал Александр Данилыч, оттолкнув её, словно она порола чепуху, которой нельзя верить. – Должны быть какие-то всё же законы…

– Какие законы? – Александра Самсоновна всплеснула руками. – Откуда у этих бандитов законы?

– И сколько же времени… Как их ловили?

– В городском саду. Потом уже просто хватали на улицах. А в городской сад нагнали оркестрантов, приказали играть вальсы. И дурочки эти пошли поглядеть. Тут всех и схватили. Двадцать пять девочек, самых хорошеньких, отвезли во дворец войскового атамана, остальных в «Старокоммерческую» гостиницу и в гостиницу «Бристоль» к матросам. И всех изнасиловали, изуродовали…

– А дальше?

– Почти всех убили и трупы спустили в Кубань и в Красунь. Река там такая.

– Их всех-всех убили?

– Говорят: почти всех. Но Женечку Осокину пожалели, не стали её убивать. Она сказала Варе, что ей попался «хороший человек»! «Хороший»! Ты слышишь? Начальник уголовной милиции. Он её изнасиловал, потом накормил и рано утром помог выбраться из города. А в городе Бог знает что творилось! Трупы девочек уже начали всплывать в пригородах.