Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

Мне всё это так странно! Мне кажется, что Мамочка рассказывает это о ком-то другом, ведь я очень здоровая и никогда не болею!

Мамочка задумалась и не говорит. Я глажу её по руке, она вздрагивает и продолжает:

— На следующий день я дозвонилась в Ленинград Мише… дяде Мише, он очень хороший врач. Он сказал: «Завтра пусть кто-нибудь из ваших друзей встретит вечером «Красную стрелу» из Ленинграда, я пришлю прекрасное лекарство от дизентерии, его делают как раз в Ленинграде — это «бактериофаг». И ты, Вавочка, принимай, — сказал он, — потому что ты уже больна!» А я действительно тоже заболела.

— А эта… дизен… — не выдержала я, — что она, хуже ветрянки?

— Хуже! — сказала Мамочка. — Но мы стали принимать лекарство, которое прислал дядя Миша, и… поправились! Нас спас дядя Миша — он всегда был для нас с Жоржиком как отец… и для вас! Всё, Нинуша.

— А куда делась Люба? — удивляюсь я. — Совсем не помню ее.

— После того как ты поправилась, Люба решила уйти от нас, и я её не удерживала.

Бабушка сидит, опять закрыла лицо руками, Мамочка дышит так, как будто мы с ней долго бегали и прыгали.

Мне их очень жалко — зачем они так расстраиваются? Эллочка говорила, что в детстве я была хулиганкой, вот поэтому я, наверное, куда-то убежала и наелась. Ну заболела я и поправилась — зачем так расстраиваться?

Дети ведь, наверное, не умирают? Потому что тогда откуда бы появились взрослые?!

Мы с Мамочкой сидим в музыкальной школе — ждём прослушивания. Эта школа хуже, чем наша музыкалка в Свердловске, но ничего, Мамочка сказала, что здесь тоже есть Большой зал. Меня вызывают, я вхожу. Зал действительно большой, но он меньше свердловского, не такой красивый — нет зеркал, нет красивого потолка, и на большой, очень странной табуретке стоит голова Сталина. Я говорю громко: «Здравствуйте!», и пока подхожу к большому длинному столу, где сидит много народа, а рядом рояль, я думаю: почему здесь стоит голова Сталина, ведь он не музыкант? И не композитор!

За рояль садится немножко важная женщина, она улыбается в мою сторону, но, по-моему, не мне, и говорит:

— Ниночка, судя по документам, ты не новичок в музыке?

— Да! — говорю.

За столом улыбаются и шепчутся.

— Сейчас я сыграю тебе одну вещь, вернее часть её, — она говорит важно и серьёзно, — я её играю, естественно, двумя руками, но там в правой руке звучит очень четкая мелодия, ты сможешь её спеть?

— Конечно смогу, — говорю я.

За столом смеются. Женщина хмурится, думает и начинает играть. Она играет очень красивую вещь. Очень! И грустную, но мелодия там простая. Она сыграла и спрашивает:

— Ты что-нибудь поняла, запомнила? Я могу ещё раз сыграть.

— Я всё запомнила, — говорю и думаю: чего тут запоминать? Мелодия же очень простая!

— Тогда пой! — Она говорит вдруг так неожиданно сердито.

Я пою, её очень приятно петь! Спела. За столом все улыбаются, а женщина с очень большим носом, похожая на большую птицу, улыбается больше всех и говорит:

— Очень хорошо! Ты очень хорошо спела!

Женщина за роялем не улыбается и совсем сердито говорит:

— Тогда спой вот это! — Она нажимает одновременно две ноты — «до» и «ми» первой октавы. Я думаю: она что, дурочка сумасшедшая? Как же я могу сразу две ноты спеть? У меня же нет двойного голоса! Она почему-то на меня сердится, здесь, наверное, есть какая-то хитрость на сообразительность. Я быстро думаю и решаю: наверное, она хочет, чтобы я спела ровно посередине, это будет «ре» — до «до» один тон и до «ми» один тон! Громко и уверенно пою «ре». За столом почти все смеются, женщина за роялем улыбается так, как будто она мне в набивалочки пятьсот набила.

— Теперь спой это, — говорит и ударяет опять одновременно «соль» и «си» первой октавы. Нет, она точно дурочка! И я сразу пою «ля» — как раз посередине. За столом все хохочут, женщина за роялем улыбается вдруг очень противной улыбкой, я начинаю сердиться, и тут из-за стола выходит и подходит к роялю невысокий мужчина в очках. Он тихо говорит что-то женщине, она пожимает плечами, встаёт со стула, идёт к столу, а на стул за роялем садится мужчина. Он говорит:

— Ниночка, отойди немножко от рояля и встань ко мне спиной! — Я удивляюсь, но всё делаю. Встала спиной, он ударяет «ля» малой октавы и спрашивает: — Это какая нота?

— «Ля», — говорю, — малой октавы. Он ударяет «ми» первой октавы и опять спрашивает:

— Какая это нота?

— «Ми» первой октавы, — говорю.

— Спой «си» первой октавы, — слышу из-за спины, — но протяни ноту подольше!