Василий Алексеев - Невидимая Россия

— Нет, я у него дома не бывал.

— Ну, тогда сходите на стадион, знаете стадион общества пищевиков? Он недавно переехал на новую квартиру, я знал только его старый адрес. Сходите, передайте мою записку и, посоветуйтесь насчет Сапожникова. Они хорошо знакомы, он вам всё о нем расскажет. Ну, с Богом… Вот для Быстрова 25 рублей, а насчет осторожности вы правы: теперь надо быть осторожным.

Павел ушел, довольный своей выдумкой. — Иван Иванович хоть и не умен, но знание человека с пеленок может заменить ум, а Чернов, повидимому, очень умен — его характеристика Григория будет весьма ценной.

Павел застал Чернова на беговой дорожке. Осторожно ступая шипами беговых туфель, Чернов прошел следом за Павлом к лавочке, сел, перекинул одну гибкую ногу через другую и спокойно посмотрел на собеседника. Павел передал записку Ивана Ивановича. Чернов мгновенно прочел ее, как бы схватив сразу одним взглядом, и сказал так же холодно и спокойно, как глядел:

— Я готов помочь вам чем только могу.

Павел уже давно собрал кое-какие сведения о Чернове. Блестяще способный, волевой, Чернов был сыном очень известного врача. Три года подряд он выдерживал первым конкурсные экзамены в высшее техническое училище и три раза его не принимали по социальному происхождению. Теперь Чернов, отчаявшись в возможности получить высшее образование, налег на спорт и уже сильно выдвинулся в легкой атлетике. Это был как раз тот тип людей, за которыми особенно охотился Павел, но в то же время в умном, самолюбивом лице спортсмена было нечто возбуждающее подозрительность Павла. Такой человек, если ему будет нужно, ни перед чем не остановится.

— Вы, конечно, знаете Быстрова?

— Знаю, — Чернов охватил Павла одним взглядом, как только что схватил письмо.

— Быстров находится в ссылке на севере. Я встретил его сестру, она едет на свидание, надо собрать денег на передачу.

Чернов молча достал бумажник и передал Павлу не считая пачку трехрублевок.

— Молодец, — подумал Павел, — я предполагал, что он более расчетлив. — Как вы думаете, к кому можно еще обратиться? — спросил Павел..

— А к кому вы предполагали сами?

На одну секунду подозрительность усилилась в душе Павла. Может быть не спрашивать? Нет, уже поздно останавливаться.

Я хотел обратиться к Сапожникову. Как вы думаете, можно ему доверять?

Взгляд Чернова погас и ушел куда-то в темноту.

— Сапожников человек совсем наш, — сказал он просто и дружески.

— Вы ведь его давно знаете? — небрежно спросил Павел.

— Да, очень давно, когда он еще был в комсомоле… — Черные глаза чуть-чуть усмехнулись.

— Очень вам благодарен.

— Если надо будет еще кому-нибудь помочь, я к вашим услугам.

Павел от всего сердца пожал тонкую сильную руку. Идя по улице, Павел всё время обдумывал детали разговоров с Иваном Ивановичем и Черновым. Вдруг одно странное обстоятельство пришло ему в голову: почему Чернов ничего не сказал об обыске у Григория? Он должен был об этом знать. Нет, мог и не знать: такие вещи остаются неизвестными иногда самым близким людям. А всё-таки это свидетельствует о том, что Григорий говорит ему не всё. Если у Григория и есть организация, то Чернов в нее наверное не входит.

Прошел месяц после обыска у Григория. Опасность как будто бы миновала, но настроение его нисколько не улучшилось. Став врагом советской власти, Григорий внешне оставался вполне советским человеком: произносил на клубных собраниях стандартные речи, скопированные с передовых «Правды», призывал подписываться на заем, не пропускал демонстраций — одним словом, делал всё, что полагается делать лояльному советскому гражданину. Одновременно он подбирал единомышленников. В технике подбора и вербовки Григорий уже давно пришел к той же системе, которой придерживалась группа Павла и Николая, с той только разницей, что проблемы глубоких душевных сдвигов были ему чужды и непонятны. Зато техника внешней проверки и понимание психологии молодежи совсем советского воспитания были у Григория на еще большей высоте. Григорий исходил из очень простых и общедоступных положений: правящий слой царской России устарел, отстал от жизни и разложился. Революция очистила путь для выдвижения нового слоя, вышедшего из недр народа. Энергичная, руководимая умным и сильным Лениным группа большевиков воспользовалась моментом междувластия и узурпировала завоевания всего народа. НЭП был необходимой поправкой нереальных идей коммунизма — гибкий Ленин пошел на требуемые народом уступки. Сталин хочет опять повторить старые ошибки, стало быть, народ опять будет готов к восстанию и свержению неудовлетворяющей его требованиям кучки. Важно не пропустить удобный момент и собрать к этому времени достаточно энергичную и многочисленную группу, способную организовать вооруженное восстание. Переубеждать и особенно перевоспитывать никого не надо, это бесполезная и даже вредная работа: здоровые элементы отсеются сами, а кто не способен разобраться, тот либо дурак, либо мерзавец и карьерист. Обе категории могут только засорить любую организацию. Программы тоже никакой не надо. Лозунга кронштадтских матросов — «Советы без коммунистов» вполне достаточно, тем более, что в НЭП это почти и было осуществлено. Вопросы религии и материализма — частное дело каждого. Попы разложились, их теперь поразогнали. Конечно, гонения на религию надо прекратить, тем более, что большинство крестьян верит в Бога и исторически православие имеет много заслуг перед русским государством. Этим требованиям удовлетворяли многие товарищи Григория. Единомышленники были уже в Ленинграде и Нижнем Новгороде. Виделся с ними Григорий на различных соревнованиях, коротко делился сведениями о ходе отбора и об изменениях общих настроений, знал каждого до тонкости и в самое последнее время перед обыском уже хотел создавать координационный центр для руководства планомерным проникновением в армию и в важные, в военном и политическом отношении, учреждения. Политический карантин, вызванный обыском, и неясность судьбы брата заставили Григория приостановить всю свою деятельность. И вот тут-то на него нашли сомнения. Бессонные ночи с ежеминутным ожиданием ареста, слезы и непрерывные молитвы матери заставили Григория углубиться в те вопросы, которые он раньше считал второстепенными и ненужными.