Дон Делилло - Mao II

Упоенный своими речами, Джордж только улыбался, пока Билл возражал ему, энергично мотая головой.

— Ничего подобного. Террорист как изгой - одиночка? Миф чистой воды. Их группы финансируются тоталитарными правительствами. Они сами — идеальные тоталитарные государства в миниатюре. Несут давно известное мировоззрение — оловянные глаза, тотальное истребление, тотальный порядок.

— С чего начинается террористическая организация? С горстки людей, которые собираются где-нибудь в подсобке галантерейной лавки. Они ценят дисциплину и железную волю? Разумеется. Мне кажется, нужно выбирать, на чьей ты стороне. Не успокаивать себя примиренческими аргументами. Защищать растоптанных, оплеванных. Разве эти люди не жаждут порядка? А кто им его обеспечит? Вспомните о Председателе Мао. Перманентная революция и порядок совместимы.

— Вспомните о пятидесяти миллионах хунвейбинов.

— Билл, это же были дети. Там все упиралось в веру. Светлую, иногда идиотскую, иногда жестокую. Посмотрим, что сейчас. Куда ни глянь, молокососы позируют с автоматами. В подростковом возрасте жестокость и несгибаемость уже сформированы окончательно. Я же говорил в Лондоне: чем бессердечнее, тем заметнее.

— PI чем труднее становится подыскивать оправдания, тем больше наслаждаешься своей принципиальностью. Тоже несгибаемость своего рода.

Они выпили еще, сидя на корточках, нос к носу; по улице с каким-то бесстыжим ревом носились мотоциклы.

— Джордж, вы представляете какую-то небольшую маоистскую организацию?

— Это только идея. Мечта о Ливане без сирийцев, палестинцев и израильтян, без иранских добровольцев и религиозных войн. Нам нужна модель, которая поможет отстраниться от всей этой истории взаимных обид. Нечто грандиозное и подкупающее. Образ абсолютного бытия. Билл, это — ключ ко всему. В обществах, стремящихся преобразовать себя изнутри, — политика абсолютна, власть абсолютна, бытие абсолютно.

— Даже если бы я мог прийти к мысли, что тотальная власть необходима, моя работа меня бы переубедила. По опыту своего личного сознания я знаю: самодержавие обречено на крах, тотальный контроль калечит душу, персонажи бунтуют против моей деспотической власти, я не могу обойтись без споров с самим собой, без внутренних диссидентов. Мир бьет меня по губам, едва мне покажется, что я его властелин.

Он вытянул из коробка спичку, зажал в вытянутой руке.

— Знаете, почему я верю в литературу? Это демократический крик души. Великий роман, хотя бы один великий роман может написать любой, чуть ли не каждый дилетант с улицы. Я в это верю, Джордж. Какой-нибудь безымянный грузчик, какой-нибудь темный забулдыга может сесть за стол, выработать собственный стиль, рискнуть и достичь. Это настоящее чудо, точно помощь ангелов. Удивительно, аж челюсть отвисает. Фонтан таланта, фонтан идей. Нет двух похожих вещей, нет двух похожих голосов. Двойственность, противоречия, шепоты, намеки. И это вы хотите уничтожить.

Неожиданно он обнаружил, что разозлился.

— А когда писатель растрачивает свой талант, то умирает демократической смертью, и всякий может видеть, какая от него осталась куча дерьма — ворох никудышных текстов.

Лекарства иссякли. Переварены и абсорбированы. "Ну и ладно, — решил он, — нужны они мне теперь", и не стал выяснять, что имеется в безрецептурном отделе ближайшей аптеки. Задумался, как бы так устроить, чтобы за гостиницу и питание расплатился, несмотря на разрыв отношений, концерн Чарли. Все-таки Билл тут трудится на благо человечества.

Чтобы выпить, приходится долго карабкаться в гору.

Он провожал взглядом священников, провел полминуты в древней церкви — такой маленькой, что ей не было тесно между опор современного небоскреба; одноместное убежище от суеты, от мышиного бега времени — прохлада, полумрак, горящие свечи.

С дороги он сбивался на каждом шагу. Например, в гостинице: всякий раз, выходя из номера, сворачивал к лифту налево, а тот неизменно оказывался справа. Один раз забыл, в каком городе находится, но увидел почетный караул: по тротуару навстречу ему маршировали четверо, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, — сменились с поста и идут в казарму, одетые в вышитые туники, плиссированные юбки и башмаки с помпонами, — и он смекнул: это не Айова - Сити.

Поднявшись в гору до таверны, он сделал заказ — указал пальцем на блюда на остальных трех столиках. Не то чтобы никто тут не говорил по - английски. Он забывал, что здесь владеют английским, или предпочитал помалкивать. А может быть, ему просто нравилось жестикулировать. Пантомима — один из способов упражняться в добровольном одиночестве, укреплять духовную стойкость. Ведь он почти готов к новому этапу: пора устранить то, что уже не важно, и то, что покамест важно, все лишнее и все необходимое — так почему бы не начать со слов?