Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

Вспомнилось, что этот полоумный Бейстшоу что-то говорил мне насчет Гиберти, и я направился на Пьяцца-дель - Дуомо.

Лошади дрожали на пронизывающем ветру. В холодных закоулках и нишах каменных стен жались торговцы каштанами, и пламя вырывалось из их жаровен.

Из-за стужи людей возле баптистерия было не много: несколько мелочных торговцев со слезящимися на ветру глазами предлагали сувениры и открытки с видами. Я стал разглядывать панели с изображениями, охватывающими всю историю человечества. Пока я любовался золотыми скульптурными головками наших предполагаемых предков — праотцов и праматерей, — ко мне подошла старая дама и с ходу начала излагать историю Иосифа, рассказывать о поединке Иакова с ангелом, исходе из Египта и двенадцати апостолах. Она все путала, поскольку в латинских странах не очень-то принято изучать

Библию. Мне хотелось, чтобы она оставила меня в покое, и я отошел на несколько шагов, но она не отставала. Она была с палкой, с ручки которой свисала дамская сумочка, и в шляпке с вуалью, прикрывавшей лицо, благородное и очень старое, изъеденное какой-то паршой и с темными болячками на губах. Мех ее пальто был вытерт и грязен.

— А теперь я расскажу вам о дверях. Вы же американец, правда? Я вам помогу, ведь самостоятельно вы этого не поймете. В войну я познакомилась со многими американцами.

— Вы не итальянка, да? — спросил я. Она говорила с акцентом, похожим на немецкий.

— Я из Пьемонта, — ответила она. — Мне многие говорят, что мой английский сразу выдаст происхождение. Но я не нацистка, если вы к этому клоните. Я могу назвать вам свою фамилию, но, похоже, вы не разбираетесь в старинных родах; так зачем и называть?

— Вы совершенно правы. Незачем называть свою фамилию первому встречному.

Я прошел дальше, разглядывая скульптуры на дверях. Лицо мое горело от Трамонтаны.

Она опять проворно нагнала меня, несмотря на хромоту.

— Мне не нужен гид. — Я вынул из кармана деньги и дал ей сто лир.

— Что это? — спросила она.

— В каком смысле? Деньги.

— Что это такое вы мне даете? Да будет вам известно, я живу в монастыре в горах, в комнате, где со мной ютятся еще четырнадцать женщин. И кого только нет среди них! Я должна спать рядом с четырнадцатью посторонними женщинами! И ходить в город пешком, потому что сестры не дают нам денег на автобус!

— Они хотят, чтобы вы оставались в монастыре?

— Они просто не отличаются умом, — отрезала старая дама. Она не может там оставаться и выполнять идиотские задания, которые получает, и потому убегает в город. Она бунтовала, эта худющая, с гнилыми зубами и щетиной на подбородке старуха — грустная карикатура на былую элегантность.

Мне хотелось сосредоточиться, и я подумал: «Почему жители этой страны такие приставучие?»

— Это Исаак, которого должны принести в жертву, — пояснила она.

Усомнившись в сказанном, я не выдержал:

— Мне не нужен гид. Я сочувствую вашему положению, но чего вы хотите от меня? Ко мне без конца лезут люди. Пожалуйста, возьмите эти деньги и… — Ее общество начало сильно мне досаждать.

— Люди! Я не такая, как другие! Вы должны это понять, я… — Ее голос прервался от гнева. — Подумать только, что это происходит со мной! — Она вся словно сжалась, а успокоившись, вновь начала вымогать.

О, жестокие закономерности!

Что с ней произошло и каким образом? Постепенным или внезапным было это падение — сетка морщин на лице, выцветший траур, жилы, выступившие под обвисшей кожей? Живы ли еще в ее памяти воспоминания — утраченная вилла, муж или любовник, дети, ковры, рояль, слуги и деньги? Как случилось, что она до сих пор не опомнилась от глубокого своего краха?

Я дал ей еще сотню лир.

— За пятьсот лир я покажу вам собор и отведу к Санта - Мария-Новелла. Это недалеко, а один вы там ничего не поймете и не узнаете.

— У меня, видите ли, деловая встреча в двенадцать, — сказал я. — Но все равно спасибо.

Я ушел. Ушел без удовольствия, поскольку Гиберти к тому времени потерял для меня всякую прелесть.

Я чувствовал правоту старой дамы: в несчастьях и злоключениях всегда присутствует личное — я, это происходит со мной!

Одна только смерть стирает границы, уничтожает личность. Это главное ее свойство. Ну а если на то же самое покушается жизнь, то что нам остается, как не бунтовать?

Итак, после трех других моих плаваний времен войны мы со Стеллой очутились в Европе.

Написать эти воспоминания позволила мне моя кочевая жизнь, жизнь одинокого путешественника, у которого полно свободного времени. Так, в прошлом году я месяц-другой прожил в Риме. Стояло лето, в жарком и сонном городе цвели какие-то алые цветы. Все южные города в летнее время кажутся сонными, и я просыпался после сиесты с тяжелой головой, неприятный самому себе. Днем, чтобы встряхнуться, я пил кофе и курил сигары, а когда приходил в себя, наступал уже вечер, время ужина и спокойного зеленого света газовых фонарей на улицах. Свет этот мерцал и искрился, царапая непроглядную ночную черноту. Пора спать, и ты опять плюхался в постель.