Илья Суслов: Прошлогодний снег

— Идите к себе, дорогой. Я что-то неважно себя чувствую сегодня.

Его смерть была неправдоподобна. Он не мог умереть. Умирают люди. Он не мог умереть. И что мы без него? И что Россия без него? Он умрет — погибнет Россия…

Он умер.

— Шифрин, хочешь поехать за границу?

— Виноват, не расслышал…

— Не чуди, серьезно говорю. Есть путевки в Болгарию. Туристские. Дешевые. Для комсомольского актива.

Ах, черт возьми, хочу ли я посмотреть мир?

В детстве мама читала мне стихи:

Когда я вырос, я узнал, что это Киплинг.

Потом я узнал еще много других поэтов и писателей. Я присутствовал на острых литературных баталиях: бездарные уничтожали даровитых. Даровитые были мягкотелые интеллигенты — им были противны методы бездарных. Поэтому они всегда терпели поражения. Бездарные были мускулисты и невежественны. Они выступали сомкнутыми рядами. Они приклеивали даровитым ярлыки и «измы» и терзали их. Даровитые молчали. Некоторые из них не выдерживали и начинали писать «под бездарных». Тогда бездарные говорили: «Видите, может ведь, а не хочет! Ведь может, сукин сын, когда захочет…» Я знал многих поэтов и писателей… И разных…

Но Киплинг запомнился мне неизъяснимой тоской стихов, которые в детстве читала мама:

Потом я придумал для знакомых легенду о своей невесте, живущей в Африке.

— Что ж ты, брат, неженатый до сих пор ходишь? — ежедневно спрашивали меня знакомые. — Нехорошо, ай-ай-ай!

И они делали такое лицо, как будто я был главный развратник в нашем городе. Мне жутко надоел этот вопрос. Не мог же я им объяснить, что у меня просто нет девушки, что я никого не люблю и не могу жениться Бог знает на ком. И я говорил им:

— Понимаете, это очень трагичная история. Моя невеста живет в Африке.

— Как в Африке? — удивлялись знакомые.

— Да, в Африке, — печально говорил я, — она сидит в Африке под пальмой, ест кокосовые орехи и сохнет от любви. При первой возможности куплю билет, съезжу в Африку и привезу ее домой. Мы поселимся с ней в Жмеринке.

— Ну тебя к черту! — плевались знакомые, но те, кому мне удавалось рассказать о невесте под пальмой, больше не приставали ко мне.

В конце концов мне самому начало казаться, что моя судьба живет где-то далеко-далеко, что она, одинокая и печальная, рассказывает своим заморским знакомым о своем женихе, сидящем под развесистой клюквой в холодной, далекой России.

«Ну что ж, Болгария — не Африка, но это уже мир, — подумал я, — поеду в Болгарию». О Болгарии я знал лишь то, что знали остальные граждане нашей страны, а именно: «хороша страна Болгария, а Россия — лучше всех». Посмотрим — решил я, подал документы, прошел все проверки, собрал характеристики и анкеты и выехал с группой активистов в Европу.

Группа у нас была большая — человек двадцать. Во главе нас стоял товарищ Шишков, мрачный и подозрительный юноша, похожий на артиста Файта. Его правой рукой был парень, которого я прозвал «верный помощник Фигура». Это были люди серьезные и бдительные.

— Главное — порядок, — любил говорить наш руководитель. — Главное — не расходиться, всем держаться вместе. Он пересчитывал нас, как цыплят, а «Фигура» поддерживал его с тыла.

— Все тута, — кричал он. — Пошли!

Болгария поразила меня. Это была красивая и добрая страна. В Болгарии любили Россию, любили за свое освобождение от турок, за соседство, за славянство. В Софии мостовые были выложены желтым камнем… Вечером рестораны заполняли горожане. Они приходили семьями, пили вино ели отбивные, широкие, как караваи, и подпевали оркестрам, тихо игравшим в углу. Приходили дети. Они чинно садились за столик и пили лимонад через соломинку.

Первый конфликт с товарищем Шишковым произошел у меня в Картинной галерее.

— Гляди, чего нарисовано, — сказал «Фигура», — это ж надо. Вот у меня брат, Колька, ему пять лет, он и то лучше нарисует.

— Нет, дорогой, — сказал я, — твой Колька так не нарисует.

— Вот эту мазню-то? — удивился «Фигура».

И тут я полез в бутылку. Я как дурак стал объяснять бедному «Фигуре», почему его брат Колька не сможет создать ничего подобного. Я объяснил ему, что надо учиться, что живопись так же трудна иногда для восприятия, как симфоническая музыка, что это не мазня, а…

— Так, — сказал «Фигура», — понятно… Значит, защищаешь их?..