Александр Лапин - Святые грешники

Горячий липкий туман окутывает его. Маленького мальчика. Он болен. Тело горит. Лихорадит. Бьет озноб. И нестерпимая дергающая боль. Нога превратилась в огромную, распухшую, огненную, сине-красную колоду. Все плывет перед мокрыми от слез глазами. И он тихо постанывает в те моменты, когда пульсирующая боль становится невыносимой… В спальной светлой комнате никого. Только он и дядька Андрей в своей неизменной бело-черной морской форменной робе. Красивый, с белым лицом и моржовыми усами.

Он ударился коленом, когда полез на полку за книгой. И теперь второй день лежит на кровати в спальне, украшенной по стенам картинами — «Иван-царевич на Сером Волке», «Курочка Ряба», «Илья Муромец». Лежит и просит Боженьку о помощи, обратив омытое слезами лицо к киоту, где развешены десятки икон с ликами святых. Маменька и папенька заняты. У них прием. Там, внизу, на первом этаже. Неотлучно в доме дежурит чернобородый доктор. Он уже сделал все, что мог. Поставил компрессы. Наложил повязки. Дал порошки. Но боль не отступает.

«Ну почему я не такой, как все другие мальчики?» — шепчет он про себя. А вслух просит дядьку:

— Поверни мне ножку!

Тот старательно, пытаясь не причинить новых страданий, перекладывает на подушках этот горящий комок боли. Слышны шаги по лестнице. Снизу поднимается встревоженная мама. Она в белом пышном платье. И в ослепительно сверкающих бриллиантах. По комнате разливается запах духов. Но лицо ее полно тревоги и страдания.

— Мама, — шепчет он, обнимая ее за шею. И вкладывает в это слово всю свою надежду и всю боль, которая терзает его.

— Потерпи, миленький! Потерпи, маленький! — в ответ шепчет она. — Скоро приедет наш друг. Он поможет.

День томительно тянется к вечеру. Тени в окнах удлиняются. В комнате загорается электрический свет.

Наконец на лестнице снова слышны чьи-то шаги.

На пороге спальни появляется высокий чернобородый человек с проницательными серо-голубыми глазами. Его длинные волосы и неухоженная борода контрастируют с голубой щегольской шелковой рубашкой, заправленной под ремешок, и блестящими высокими сапогами. За ним идет мама с лицом, полным одновременно тревоги и надежды.

— Дорогой мой, маленький! — говорит человек, становясь на колени у его кровати. — Посмотри на Боженьку. Какие у Него раночки. Он одно время терпел, а потом так стал силен и всемогущ! Так и с тобой будет!

Черный человек, склонившись у кровати, шепчет горячую безыскусную молитву. Потом берет мальчика на руки… Тот чувствует, как его окутывает неизвестно откуда появившаяся теплая сила… Она качает его, убаюкивает, уносит куда-то далеко-далеко. В небеса. Туда, где летают ангелы, где Боженька… Где живут спускающиеся с иконы на стене спальни Вера, Надежда, Любовь. И мать их София…

Дубравин просыпается как от толчка. Выплывает из сна, не понимая, кто он. И где он. Ведь сон этот ярче, чем сама жизнь.

А жизнь — вот она. Окружает. Заставляет думать о делах.

Пару минут он еще пытается бороться. Удержать видения. Но со всех сторон начинают проникать будничные мысли. О работе. О сегодняшнем приеме граждан. И никуда от этого не денешься.

Посетителей за день было немало. Последними пришли ребята-националисты. Двое. Один такой крепенький, спортивный. А второй, главный, интеллигентный, но видно, что упертый. Представляют некое объединение с расплывчатыми целями. На следующей неделе в Москве большой митинг. Хотят поехать. Нужны средства.

Дубравину они понравились. А вот руководители этого так называемого Народного союза — нет. Он доходчиво объяснил ребятам:

— Движение — это хорошо. И то, что вы выступаете против ювенальной юстиции — тоже здорово. Потому что для России такая юстиция не годится. Даже в Европе эти «детские инспектора» и то беспредельничают. Забирают детей из семьи, чтобы зарабатывать деньги. Люди есть люди, а не ангелы. Если есть структура, значит, она должна оправдывать свое существование, что-то делать. А если есть безграничное право отбирать детей у родителей, почему бы им не воспользоваться? У нас же эта ювенальная юстиция превратится в нечто чудовищное. Только Дума отобрала у наших чиновников возможность торговать детьми из детских домов на экспорт, как они нашли новый источник доходов. И уже наверняка потирают руки. Ведь это какой рычаг для выкачивания денег! Какие возможности для шантажа бедных родителей! Если что не так — отберем ребенка! Да любой при такой ситуации выложит сколько угодно, чтобы сына или дочку оставили дома! От ювенальной юстиции пойдет такая коррупция, что нам и не снилось. Вы думаете, чиновники о детях заботятся, требуя ее введения? Нет, конечно! О своем брюхе они заботятся! А вам, молодые, активные люди, надо выступить единым фронтом.