Там висел прейскурант, висела табличка Курить воспрещается и было жарко от раскалённой печурки. За прилавком сидел неопрятный человек с папиросой. Посетитель стянул с головы меховую шапку, снял с руки часы и протянул мастеру. Часовщик отложил тлеющую папиросу, отколупнул крышку крохотной отвёрткой, вставил в глаз окуляр.
Значит, заметил я, курить всё-таки можно?
Часовщик положил окуляр на прилавок, сунул окурок в рот и сказал наставительно:
«Кому можно, а кому нельзя. Часы в порядке».
«Как это в порядке, вы же видите, что они показывают».
«Вижу».
«Они не идут!»
«Что ж я могу поделать. Я же вам сказал: механизм в порядке».
«Может быть, стрелки?»
«И стрелки в порядке».
Он взглянул на часы на стене и перевёл стрелки моих часов.
«Видите, они прекрасно двигаются». Я спросил, сколько я ему должен.
«За что?»
Может, мне лучше обратиться в… э?
«Валяйте».
Чудный день, пьянящий воздух. Пришлось довольно долго ждать на платформе: большая часть поездов здесь не останавливается.
Сойдя с электрички, путешественник перешёл через путь по эстакаде и довольно быстро, на улице, ведущей от вокзала, отыскал часовую мастерскую. Здесь ожидало несколько заказчиков, мастера ушли обедать. Бодро тикали и постукивали часы на полках, на стенах, висели плакаты:
Время — деньги! Фридрих Ницше.
Соблюдайте осторожность при переходе через железнодорожные пути.
Не курить. Окурки на пол не бросать. И прочие в этом роде.
Наконец, явился часовых дел мастер. Очередь дошла до меня. Часовщик положил часы на ладонь и задумался.
«Лёха, — проговорил он через плечо. Никто не отозвался. — Кому говорю!»
Лёха просунул голову через дверную щель.
«Ты Нинку видел?»
«Видел; а что?»
«Ничего».
Обмен репликами продолжался ещё некоторое время. Мастер вскрыл часы, осмотрел механизм, тонким инструментом извлёк миниатюрную батарейку, проверил ёмкость, уложил батарейку на место, захлопнул крышку и положил часы передо мной, повторив то, что я уже слышал.
Делать было нечего, я отправился в город. Не буду рассказывать о том, как я ехал автобусом, плутал в переулках полудеревенской окраины, перебираясь через сугробы; чахлый лес виднелся неподалёку; стало смеркаться. Часовых дел гроссмейстер обитал в избе-развалюхе на краю заснеженного пустыря. Я отворил калитку, постучался в дверь, в окно. Никто не отозвался. Потоптавшись, я взялся за ручку двери, утонувшую в лохматом войлоке.
Хозяин сидел на низкой тахте.
«Меня, — пролепетал гость, — направил к вам…»
Гроссмейстер — это был косматый старик с еврейской внешностью — перебил меня:
«Небось сказал, что я уже умер…»
Помявшись, я подтвердил, что мастер дал мне адрес «на всякий случай». «Все они так говорят. Я всем мешаю… Я имею в виду конкуренцию. И мою квалификацию. Впрочем, я уже не занимаюсь практической орологией».
Посетитель робко спросил, что это такое.
«Наука о часах. Точнее, наука о времени… Что случилось? А-а, — пробормотал он, — можете не снимать. Я и так вижу, в чём дело».
«В чём?» — спросил я, озираясь.
«Вот там табуретка. Только осторожней… — Он покашлял. — Вы меня очень обяжете, если… э…»
Я вошёл за дощатую перегородку, там находилась кухня.
«А! — махнув рукой, возразил старец, когда я предложил сбегать за чем-нибудь. — К тому же здесь нет магазинов. Поищите… что-нибудь там найдёте. Осторожнее с газом».
Кое-что нашлось; я разложил снедь по тарелкам. Гроссмейстер лежал на тахте бородой кверху. Я остановился посреди комнаты, с медным чайником в одной руке и бутылкой вишнёвой наливки в другой.
«Поставить на стол, — сказал хозяин, не открывая глаз. — Чашки и прочее в буфете. Зажечь свет. Теперь помоги мне…»
После двух попыток удалось сесть. Старик глубоко вздохнул. Голая лампочка горела под потолком. Он прошествовал к столу.
«Дело в том, что… м-да. А это что такое? Где взял? Там есть получше!»
Вдвоём отправились на кухню, он давал указания.
«Я вынужден прятать от дочки. Дочка иногда приезжает».
«Откуда?»
«Откуда… Из Израиля, естественно! Два раза в год, осведомиться о моём здоровье».
«Вы боитесь, что она всё выпьет?»
«Тоже не исключено».
Явились рюмки-пейсаховки. Мы вернулись в комнату с коньяком «Реми Мартен», правда, оказалось, что в чёрную бутылку налит напиток маркой похуже.
«Тебя интересует, в чём дело. Дай-ка мне часы… Стоят, ты не ошибся. Часы, которые стоят, дважды в сутки показывают верное время. Это давно известно. Это установил автор Шулхан-Арух, Великой Трапезы, к сожалению, его имя осталось неизвестным. Не исключено, что у книги вообще не было автора».
Читать дальше