Летиция Коломбани - Сплетение

Первый ночлежный дом закрыт, во втором нет свободных мест. При входе в третий какая-то старуха объявляет, что осталась всего одна койка. Какая разница. Смита и Лалита столько пережили вместе, что стали уже единым целым. Они входят в обшарпанную комнату, где рядами стоят десятки грубых коек, укладываются, прижавшись друг к другу, и, не обращая внимания на стоящий в помещении гвалт, проваливаются в глубокий сон.

Монреаль, Канада

Уже три дня, как Сара не встает с постели.

Вчера она вызвала врача, чтобы тот выдал ей больничный лист – первый за всю ее карьеру. Она не хочет возвращаться в офис. Не может больше терпеть это лицемерие, с которым ее постепенно отстраняют от дел.

Сначала было неприятие – она не могла поверить. Потом ею овладел гнев, какое-то дикое бешенство. Затем пришел полный упадок сил, бесконечная, беспросветная апатия.

Сара всегда была хозяйкой своих поступков, своих жизненных установок, она была тем, что называется здесь «executive woman» , а если точнее, «лицом, занимающим ведущее положение на предприятии или в компании, принимающим решения и отвечающим за их исполнение». Отныне она ничего не решает, а лишь подчиняется обстоятельствам. Она чувствует себя преданной, как отвергнутая женщина, которую выгоняют, потому что она не дала того, чего от нее ждали, потому что ее сочли непригодной, несостоятельной, бесплодной.

Она, справившаяся со «стеклянным потолком», натолкнулась теперь на невидимую стену, отделяющую мир здоровых от мира больных, слабых, уязвимых, к которому она теперь принадлежит. Джонсон и иже с ним хоронят ее заживо. Они уже бросили ее тело в яму и, лживо улыбаясь и выражая фальшивые соболезнования, бодро ее закапывают. С профессиональной точки зрения она уже мертва. Она знает это. Словно в кошмарном сне, она присутствует на собственных похоронах, не в силах ничему помешать. Она может сколько угодно вопить, кричать, что она тут, живая лежит в гробу, – никто ее не слушает. Ее страдания все больше становятся похожи на кошмар наяву.

Они лгут, все лгут. Говорят ей: «Будь сильной», «Ты выкарабкаешься», «Мы с тобой», но их поступки указывают совсем на другое. Они просто выбросили ее. Изъяли из обращения и выбросили. Как выбрасывают на свалку испорченную, ненужную вещь.

Она всем пожертвовала ради работы, и вот теперь сама – жертва, возложенная на алтарь результативности, рентабельности, успеха. Здесь так: либо функционируй, либо дохни. Ей, значит, подыхать.

Ее план не сработал. Выстроенная стена рухнула; ее подорвали амбиции Инес, помноженные на карьеризм Кёрста. И все это с благословения Джонсона. Она-то думала, что тот защитит ее или, по крайней мере, попытается. А он бросил ее безо всякого сожаления. Отнял у нее единственное, что помогало ей держаться, единственное, что давало ей силы вставать по утрам, – ее социальную значимость, ее профессиональную жизнь, иллюзию, что она что-то собой представляет, что у нее есть место в этом мире.

Случилось то, чего она так боялась: Сара слилась со своим раком. Стала олицетворением собственной опухоли. Теперь, глядя на нее, люди видят не блестящую, элегантную, преуспевающую женщину сорока лет, а воплощение болезни. Она для них не заболевший адвокат, а больная, работающая адвокатом. Существенная разница. Рак пугает. Он изолирует, отдаляет. От него пахнет смертью. Столкнувшись с ним, люди отворачиваются, зажав нос.

Неприкасаемая, поставленная вне общества – вот кем стала Сара.

Так что нет, не вернется она туда, на эту арену, где ее приговорили к смерти. Они не увидят, как она падает. Она не выставит себя на всеобщее обозрение, не отдастся на съедение львам. Что у нее еще осталось, так это чувство собственного достоинства. И возможность сказать «нет».

В то утро она не притронулась к подносу с завтраком, приготовленному для нее Роном. Близнецы пришли ее поцеловать и сразу залезли к ней в постель. Но прикосновение их теплых, гибких тельц не вызвало в ней никакого отклика. Ханна упрашивала ее встать, испробовала для этого все средства. Она и подбадривала ее, и угрожала ей, и стыдила – все напрасно. Она уже знает, что вернувшись вечером с занятий, найдет мать в том же положении.

Так Сара проводит все дни – в болезненной летаргии, в прогрессирующем оцепенении, медленно отдаляясь от мира. Прокручивая в голове, словно фильм, события последних недель, она думает, что можно было бы сделать, чтобы изменить ситуацию. Ничего, в этом нет сомнения. Партия разыграна без ее участия. Игра окончена. Это всё.