Летиция Коломбани - Сплетение

Но вот о чем он не сказал, о чем никто ни разу не заикнулся, так это особый эффект, гораздо более нежелательный, чем синдром «руки-ноги», гораздо более ужасный, чем приступы тошноты или когнитивные нарушения, чем этот туман, в который она иногда погружается. Побочный эффект, к которому она оказалась не готова и который не облегчить никакими рецептами, – исключение из жизни, эффект, идущий рука об руку с болезнью, медленное, болезненное отстранение, которое она испытывает теперь на себе.

Поначалу Саре не хотелось называть своим именем то, что происходит в фирме. Она предпочитала игнорировать «забывчивость» своих коллег, это необычное равнодушие в глазах Джонсона. По правде говоря, «равнодушие» – не совсем то слово, скорее это можно назвать некой отстраненностью, странным охлаждением отношений, которое чувствуется в их разговорах. Понадобилось несколько недель и множество деловых встреч, на которые ее не позвали, совещаний, о которых ее не известили, дел, которых ей не поручили, клиентов, с которыми ее не познакомили, чтобы она смогла наконец с уверенностью сказать: да, ее медленно, но верно отстраняют от дел.

И эти действия имеют название, которое ей трудно произнести: дискриминация. Термин, который она сотни раз слышала в ходе судебных разбирательств и который ее саму не касался, по крайней мере, она так думала. Тем не менее она наизусть знает его определение: «Любое различие, проводимое между людьми ввиду их происхождения, пола, семейного положения, беременности, внешности, имени, состояния здоровья, инвалидности, генетических характеристик, нравов, сексуальной ориентации или идентичности, возраста, политических взглядов, профсоюзной деятельности, принадлежности или непринадлежности к той или иной этнической группе, нации, расе или определенной религии». Этот термин связан с термином «клеймо», в том смысле, как определяет его социолог Ирвинг Гоффман: «Признак, делающий индивида отличным от категории, к которой его можно было бы отнести». Индивид, являющийся носителем такого признака, носит на себе некое «клеймо» и таким образом отличается от других, которых Гоффман называет «нормальными».

Вот так и Сара: теперь на ней «клеймо». Она поняла, что в обществе, где превалирующими качествами считаются молодость и здоровье, больным и слабым нет места. Она, принадлежавшая некогда миру сильных, вдруг пошатнулась и оказалась в противоположном лагере.

Как этому помочь? Как бороться с болезнью, она знает, у нее есть оружие, терапия, на ее стороне врачи. А от исключения из жизни какие могут быть лекарства? Ее медленно оттесняют к выходу, запирают в шкафу; что ей делать, чтобы изменить ситуацию?

Драться, да, конечно, но как? Подать на «Джонсона и Локвуда» в суд за дискриминацию? Это значит, что ей придется уволиться. Но если она уйдет, ни о какой помощи, ни о какой социальной защите не может быть и речи. Искать новое место? Да кто ее возьмет на работу с раком? Открыть собственное дело? Перспектива соблазнительная, но требующая больших денежных вложений. Банки дают кредиты только здоровым, это ей известно. Кроме того, пойдут ли за ней клиенты? Она же ничего не сможет им обещать, даже того, что через год будет в силах защитить их интересы.

Ей вспомнилось то ужасное дело, несколько лет назад, женщина, которую защищал один из ее коллег. Она работала секретаршей у одного частного врача. Ее мучили головные боли, и она обратилась к своему работодателю. Тот осмотрел ее, направил на дополнительное обследование, и вечером того же дня вызвал к себе, чтобы объявить ей об увольнении: у нее оказался рак. Он, естественно, сослался на причины экономического характера, но все было ясно как день. Процесс длился три года, женщина в конце концов вышла победительницей. А немного позже умерла.

Насилие, применяемое в отношении Сары, не так очевидно. Оно не имеет названия. Оно коварно, а потому труднодоказуемо. И все же оно вполне реально.

Однажды, январским утром Джонсон вызывает ее к себе в офис, наверх. С наигранной заботой интересуется ее делами.

– В порядке, спасибо. Да, прохожу химиотерапию.

Он рассказывает о каком-то дальнем родственнике, который двадцать лет назад тоже лечился от рака, а теперь находится в прекрасной форме. Саре плевать на все эти истории чудесных исцелений, которыми ее пичкают со всех сторон, – кидают, словно кость собаке. Для нее это ничего не изменит. Ей хочется ответить, что у нее от того же самого умерла мать, что сама она больна и чувствует себя хуже некуда, и пусть он засунет свое фальшивое сочувствие куда подальше. Он не знает, что это такое, когда весь рот у тебя обметан язвами так, что ты не можешь есть, когда к концу рабочего дня ноги так болят, что тебе не ступить и шага, когда ты так измотана, что любая лестница кажется непреодолимым препятствием. Вся его жалость – сплошная фальшь, на самом же деле ему нет никакого дела до того, что через несколько недель на голове у нее не останется ни волоса, что она так похудела, что ей страшно смотреть на себя в зеркало, что она все время боится – боится боли, смерти, что она не спит ночами, что ее рвет по три раза в день, что иногда, просыпаясь утром, она не знает, сможет ли удержаться на ногах. Да пошел он со своим участием! И его родственник тоже.