Роза стояла в своем белом халатике, удивленно глазея на отца, который все говорил и говорил драматическим, дрожащим от возбуждения голосом.
«Барон же, со своей стороны, отнюдь не был слеп к чувству, связывавшему, пусть и в стесненной форме, его молодую жену с эффектным сиепцем. Мало того, именно эта связь, приобретшая в его воспаленном воображении куда более прямой характер, чем то было на самом деле, толкнула оскорбленного супруга на ужасающее преступление, ибо отвод войск с поля битвы в самый критический ее момент, столь сурово осужденный как современниками, так и историками, отнюдь не был ни тактической ошибкой, ни проявлением малодушия, но вполне сознательным действием, направленным на достижение вполне конкретного результата: соединить предполагаемых любовников в замке, оставив их беззащитными перед кровожадной яростью пандуров. Мнимое самоубийство барона было жестоким фарсом — он остался жить и лишь затаился в укромном месте».
Эдгар смолк.
«Быстрое развитие», — одобрительно кивнула Барбара.
«А хочешь, я прочитаю конец?»
«Конец? Ты уже добрался до конца?»
«Хочешь, я прочитаю конец?» — повторил Эдгар.
«Да».
«Конец у меня есть, а середины еще нет», — смущенно объяснил Эдгар.
«У тебя нет середины?»
«Так хочешь ты послушать конец или не хочешь?»
«Да, прочитай мне конец». Вспыхнувшая было мечта о приличествующей полупрофессиональному писателю квартире не выдержала столкновения с грубой действительностью. Середины еще не было.
«Последний абзац звучит так:
«Пока разворачивались все эти события, Фридрих пребывал в своем берлинском замке. Желая развеяться после кельнской катастрофы, он сочинил сонату для флейты, о коей все критики единодушно сошлись, что она прелестна и ничуть не уступает сонатам Георга Филипа Телеманна».
«Это ирония», — понимающе сказала Барбара.
«Да», — нетерпеливо отмахнулся Эдгар, явно готовый взорваться.
«А как же середина?»
«У меня нет середины!» — прогремел Эдгар.
«Что-то же должно случиться между ними, между Ингой и этим, как его, — продолжила Барбара, — Иначе рассказа не будет». Как была ты шлюхой, так и осталась, думал Эдгар, глядя на жену. Только переоделась домашней хозяйкой. А вот дочка просто прелесть, ничем не хуже тех, что рождаются в удачных браках.
Тем временем Барбара начала рассказывать историю, приключившуюся с одной из ее подружек. Эта девушка гуляла с одним мужиком и подзалетела. Этот мужик отправился в Севилью посмотреть, действительно ли ад — город, во многом на нее похожий [9] Аллюзия на П. Б. Шелли: «Ад это город, во многом подобный Лондону» и, может быть, на А. Теннисона: «Севильские собаки, дети дьявола» (это он про испанских моряков).
, а девушка осталась в Чикаго, и у нее случился выкидыш. Тогда она полетела следом, чтобы выяснить с ним отношения, и они гуляли по улицам, заходили во всякие старые церкви и все такое. И в первой же церкви, куда они зашли, прямо в алтаре стоял крошечный-крошечный белый гробик, весь устланный цветами.
«Банальщина», — авторитетно возгласил Эдгар.
Барбара задумалась, пытаясь вспомнить еще какую - нибудь историю.
«Я должен получить этот аттестат!» — выкрикнул Эдгар дрожащим от отчаяния голосом.
«Не думаю, чтобы тебе удалось сдать Государственный писательский экзамен с тем, что ты тут написал». Этот вердикт дался Барбаре с большим трудом: пусть даже Эдгар был ее мужем, все равно не хотелось причинять ему излишнюю боль.
Но она должна была сказать правду. «Без середины».
«Я все равно не был бы великим, даже с аттестатом», — сказал Эдгар.
«Твои взгляды получили бы известность. Ты стал бы чем-то».
В этот момент на пороге возник son manque [10] Son manque. Если считать «son» английским словом, получается «блудный сын», если французским, получается «блудный звук» — в полном соответствии с обликом этого блудного сына.
. Son manque имел рост под восемь футов и был одет в серапе, сплетенное из двухсот транзисторных приемников, включенных и настроенных каждый на свою станцию. Просто взглянув на него, вы начинали слышать передачи из Портленда и Ногалеса (мексиканского).
«Травка в этом доме водится?»
Барбара достала траву, хранившуюся в маленьком красно-желтом металлическом цилиндрике, в каких отсылают на проявку пленки фирмы «Истмэн Кодак».
Эдгар думал, как бы половчее обругать этого непомерно огромного сына, нависшего над ним как многоголосо вопящий небоскреб. И не мог ничего придумать. Думанье, о чем бы то ни было, было свыше его сил. Я искренне ему сочувствую. Я тоже сталкиваюсь с такими проблемами. Концовки куда-то ускользают, середину ищешь-ищешь и никак не находишь, но труднее всего начать, начать, начать.
Читать дальше