Дмитрий Лекух - Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник)

С Машкой — о кино и о фотографии.

Здесь я — пас.

Нельзя объять необъятное.

И еще — я любовался Крис.

Нет, не как женщиной.

В моем любовании не могло быть ничего сексуального.

И причина тут вовсе не во мне.

В ней.

Она сама по себе была — произведение современного искусства, существующее вне категорий времени и пространства. Хрупкая светловолосая питерская барышня, оседлавшая и укротившая страшного хромированного зверя.

Орхидея в мотоциклетном шлеме…

Особенно она любила поговорить со мной о литературе.

Силилась понять.

И, думаю, — не литературу через меня, а меня через литературу.

Я находил это забавным.

— Скажи, — говорит, — Дим, ты ведь не любишь Сорокина?

— Не люблю, — отвечаю.

— А почему?

Вздыхаю, прикуривая.

Потом разгоняю ладонью сигаретный дым, который она терпеть не может.

— Понимаешь, — говорю, — он сам называет свой метод «гниением стиля». А меня вообще гниение не прикалывает. Да, сгнившее мясо позволяет разглядеть скелет. Костяк. Основу. Но хорошему художнику для этого достаточно просто развитого воображения…

— То есть, — говорит, — ты его считаешь плохим писателем?

— Да нет, — смеюсь. — Он по-своему очень талантлив. Очень. А в некоторых своих ранних вещах — даже хорош. Просто я его — не люблю…

— А почему?

— Понимаешь, каждый из нас имеет право любить или не любить. Если коротко — он мне просто неинтересен.

— Но ты же считаешь его хорошим писателем?

— Неплохим.

— А как можно не любить хорошего писателя?! — брови домиком.

— Запросто, — усмехаюсь. — Вон, Лев Толстой Шекспира ненавидел. А я — Толстого на дух не переношу. Что совершенно не мешает Льву Николаевичу быть не просто хорошим, а великим. Ну, и на фиг ему тогда моя любовь?

Задумывается.

— А у Сорокина, — спрашивает, — есть шанс стать великим?

— Ты когда-нибудь великую помойку видела? — удивляюсь.

— Видела, — кивает, — под Москвой. И даже фотографировала.

— Ну, и как впечатление? — спрашиваю.

Жмет плечами.

— А какие там могут быть впечатления?! Помойка и помойка…

…Молчит.

Задумывается.

Потом — радостно хохочет.

Причем делает это так искренне, что я невольно присоединяюсь.

Или:

— А что ты думаешь о Пелевине?

Жму плечами:

— А я о нем не думаю, — говорю.

— А почему?

Снова закуриваю:

— Да понимаешь, я в компьютерные игры уже лет восемь назад наигрался…

— А он?

— А он до сих пор в «Арабского Принца» режется…

Снова хохот.

Единственный раз она на меня обиделась, когда поделилась, что взахлеб прочитала набоковское «Приглашение на казнь».

Говорит, проглотила за две ночи и теперь уже третий день ходит «как прибитая».

— Везет, — говорю, — я Набокова вообще взахлеб читать не могу. Прочитаю два абзаца — и бегаю по квартире, пытаясь понять, как он это делает…

— Что, — спрашивает, — Набокова так надо читать? А так, как я, нельзя? Плохо? Или дурной тон?

— Каждому свое, — отвечаю.

Неделю со мной не разговаривала. Пока я ей не принес давно обещанное «Белое отребье» своего любимого Джона Кинга.

На чем и помирились…

При этом друзьями мы с ней так и не стали.

Бог его знает, почему.

Так сложилось.

А вот с Машкой они через некоторое время стали очень близки.

И я ей, кстати, очень признателен за то, что моя жена иногда смотрит на меня совершенно другими глазами.

Глазами Крис.

В такие моменты я даже начинаю верить, что у нас еще далеко не все потеряно…

…Но об этом — как-нибудь в следующий раз.

Не сейчас.

А потом — она куда-то пропала.

Так же неожиданно, как появилась.

Квартира на Новослободской оказалась пуста, мобильный телефон выдавал: «Абонент временно заблокирован».

Оголодавшего и слегка даже одичавшего скотчтерьера взял к себе домой Лысый.

Мы ее сначала искали.

Пытались звонить по редакциям, рокерам, в Питер, расспрашивать общих знакомых.

Все бесполезно.

Пропал человек, как в воду канул.

Только фотографии остались.

Одна у меня до сих пор в кабинете висит.

Мы с Русланычем стоим, смеемся, а у нас на плечах висит Крис.

И тоже хохочет.

Машка снимала.

Очень удачно получилось…

А больше — ничего…

Потом, месяца через два, вечером, когда я сидел за компьютером, Машка неожиданно зашла ко мне в кабинет и положила передо мной какую-то брошюру. И — ушла к себе в комнату.

Смотрю на обложку — «Цветочный гороскоп».

Ни фига себе, думаю, к чему бы это?