Михаил Сидоров - Хроники неотложного

— Не, я специально так обрастаю. Меня двадцатого, на конкурсе парикмахеров, в прямом эфире стричь будут.

— Хорошо еще, что не мыть…

Народ хихикает.

— А Кнопа сейчас в «Лондоне» оттягивается. Она какого-то папика с ДТП брала, так он ей свою VIP-карту презентовал — ему, бедолаге. Новый год в травме встречать.

— А в «Лондоне» в кайф: никакого бычья, одно рафинэ вокруг…

— Это сейчас они рафинэ, а часам к трем их от пролетариев будет не отличить.

— Эт точно. — Митька набухал себе стаканчик пепси. — Помню, сдали на первом курсе весеннюю сессию и сели отмечать, в кафе нашем. Обычный треп: билеты — вопросы — ни хрена не знаю… и вдруг, ни с того ни с сего, страсти нешуточные: Шпенглер, Шопенгауэр, Шеллинг — чуть ли не за грудки берутся. Я в угол забился, сижу дятлом: а ну как заметят и про Шпенглера спросят? А я ж ведь ни в зуб ногой, я ж всю жизнь думал, что это пулемет такой, немецкий, вроде кольт-браунинга. Чувствую, надо отлить. Встал: эйншульдиген, камраден, их виль вассерклозет. И самый неистовый за мной увязался, такой, знаешь: да я за Шеллинга брата порву! А сортир в столовке тогда не работал, и народ на микробиологию бегал, напротив. Пошел и я. Слышу вслед: ты куда? Оборачиваюсь, а он стоит у входа и прямо в урну. День белый, альма-матер, преподаватели ходят — по фигу! Отлил, стряхнул, вернулся к дискуссии.

И сразу же следующий, по ассоциации:

— Помните, как Лапа в Боткина [71] Боткина — питерская инфекционная больница. загремела? Пришли мы ее навещать, и тоже приспичило: Наташ, у вас гальюн где? По коридору и направо, отвечает, там ячейки, мой горшок номер семнадцать.

Кто-то добрался до пульта и зачастил, меняя каналы. Мелькнула Лив Тайлер.

— О, это ж «Крэйзи», верни. И громче сделай.

Все идут танцевать.

Мигает елка. Помимо гирлянды, ее обмотали кардиограммой, на которой последовательно: желудочковая тахикардия — фибрилляция желудочков — непрямой массаж сердца — изолиния. По традиции, пленка каждый раз новая, ее открепляют от карты вызова и хранят до 31 декабря.

Под ладонью подрагивает женский крестец. Я касаюсь губами пахнущей табаком и шампунем макушки, и на меня вскидываются широченные, поблескивающие зрачки. Краем глаза я вижу, как Че целуется с Настенькой и оба плавно дрейфуют в сторону коридора.

— Двадцать седьмая, стенд an! Попраздновали, и хватит.

— Что берем, Вень?

— Мандарины и джин.

Настенька кладет в пакет плоды и жестянки.

— Леди и джентльмены — увидимся утром!

И понеслось. Один за другим, без заезда.

00.57. Пробка от шампанского в глаз — офтальмотравма. Литейный, двадцать пять.

— Как Настенька?

— Слушай, удивительно — все при ней, а танцевать не умеет, вести не дает. Что с ней танцевать, что с памятником Чернышевскому — без разницы.

— Почему именно Чернышевскому?

— Потому что он там сидит…

01.43. Земля Второй станции. Взорвавшаяся в руках петарда — Байкова, восемь, микрохирургия кисти.

— …слушай, я к ним саркастически отношусь. Помню, иду по Невскому, гляжу — афиша. Прямо сейчас, в ста метрах отсюда, выдающиеся поэты нашего города будут читать свои бессмертные произведения. Решил приобщиться, а то все «Мани-Хани» да «Мани-Хани». Там, думаю, и девчонок много — девчонки, они поэзию любят. Купил билет, зашел. Шесть рублей за вход брали, я еще удивился, почему именно шесть?

Короче, попал внутрь и понял, что ни о чем. Литературный тусняк, все друг друга знают, чужаки на отшибе, а девушки не в себе поголовно — блуждают с нездешними взорами и сборники у поэтов подписывают. А поэты — полный п…ц! Патлатые, немытые, с перхотью. Пиджаки грязные, штаны с пузырями, а один придурок даже с бантом — вот …ля буду, бант надел!

— «Бабочка»?

— Да нет же, бант. Настоящий. Как у Карандаша в «Веселых картинках».

Сели. Я сдуру в середине устроился. Сначала поздравляли всех, чуть ли не поименно, затем старичок встал, блаженненький, как Циолковский, и за…бал насмерть, былых поэтов вспоминая. Потом с ответными речами выступили, и лишь минут через сорок чтения начались. Заныли, застенали, пальцами задвигали. Я сижу, ни хера не понимаю. Сначала думал, что не дорос, потом понял — козлы! Особенно когда лауреат вышел, под занавес, как Киркоров. Ничего такой лауреат. Прыщей штук сто, штаны белыми нитками строченные, и значок на груди — «Танк Т-35». Полный …банат, у него даже ботинки под кеды стилизованы. Дольше всех читал, вне регламента: о хренах, о пряниках, о вине кампари…