Михаил Сидоров - Хроники неотложного

— А потом что делать?

— Об этом вам подробно расскажут в травме.

— А обратно вы отвезете?

— Нет. Ноги у нее целы, сама дойдет.

— Восемьдесят лет все-таки…

— Бомбилу поймаете. Ждем вас в машине, не задерживайтесь, пожалуйста.

Вышли на лестницу.

— Вот всегда меня, Феликс, это накрывало. Ездишь стопом, значит, халявщик, а сами при этом ну ни единой возможности не упустят, чтобы на шаромыгу. Обратно им… Кстати, знаешь, откуда слово пошло?

— В восемьсот двенадцатом, когда наши Наполеону накидали и французы по морозу домой шли. Падеж был жуткий — холод, партизаны, жрать нечего. Брели, сбившись в кучу, и аскали по дороге. Стучали в избы: шер ами, нам бы это… того… хлебца бы децл? О, вон они, открывай.

Я откатил дверь.

— Садитесь. Паспорт-полис взяли?

— Ой, забыли!

Как всегда.

Пожалуйста, в первую очередь — паспорт и полис.

Да-да, не беспокойтесь…

И в приемном:

Вер, а мой паспорт не у тебя?

Дундуки, блин!

— Да ладно тебе, Феликс, чего ты? Расслабься. Вот был такой писатель в нашем с тобою детстве — Эрих Мария Ремарк, так у него в «На Западном фронте без пере мен» есть фраза: «Хлопотно убивать каждую вошь по отдельности, если у тебя их тысячи» — можешь взять девизом, дарю. Смотри, сейчас они еще изнутри запрутся.

И точно — заперлись. Каждый второй запирается. Щелкают собачкой и колотят в дверь, словно ни разу в жизни на маршрутке не ездили.

— Собачку, собачку назад передвиньте… во-от. Ручка ниже.

Открылись, слава те Господи!

— Сиди, Вень, я сведу.

— Ничего, вместе сходим.

— Вот так работаешь-работаешь, думаешь, что все про людей знаешь…

Нам забашляли.

— Есть такое. Но большинство предсказуемо. Я вот до сих пор не понимаю, зачем выпавшего из окна затаскивают обратно, на тот же этаж? Почему, вызвав на «рвоту с кровью», они, положив трубку, первым делом смывают эту рвоту в толчок? Почему за констатацию трупа суют деньги, а за удачную реанимацию говорят «спасибо, ребята»?

— Потому что идиоты. Знаешь, куда я не люблю ездить, так это на фабрики. Долго-долго идешь через весь цех к лестнице, поднимаешься, долго идешь обратно и там, в торце, в раздевалке лежит пострадавший. Берешь его и еще два раза через весь цех фигачишь: грязь, масло и контейнеры со стальной стружкой…

Ожила рация.

— Восемь-шесть, отвечаем!

— Да?

— Возьмем — Ударников десять, корпус три, квартира восемнадцать. Пятый этаж, со двора, домофон. Боль в животе.

— Поняли, едем. Десять-три-восемнадцать. Этаж пятый, со двора, домофон.

А вот тут все было более чем серьезно.

— И давно у тебя так болит, Коль?

— Пятый день.

— Началось резко?

— Как будто бы лом всадили.

Коля был пепельно-серым, землистым, с заострившимися чертами. Под глазами лежали тени. FaciesНурросгаtis, посмертная маска. Помрет сегодня, самое позднее — ночью.

— А чего врача не вызвал?

— Думал, пройдет.

Мог бы не спрашивать — стандартный ответ.

— Коль, ну не проходит час — ладно. Не проходит два — ладно. Ну, день не проходит — черт с ним! Но пять дней, Коль, пять!!! Пес с ней, со скорой, участкового ты мог вызвать?

Живот у него мягкий. Но — не прикоснуться. Не дает. Щеткин [44] Щеткин — здесь: симптом Щеткина — Блюмберга, свидетельствующий о воспалении в том или ином отделе брюшной полости. по всему животу.

— Терпи, мужик, терпи. Сколько, Феликс?

— Семьдесят.

— А нижнее?

— Сорок. Полиглюкин?

— Угу. Заряжай. Рвота была? — Это он уже пациенту.

— Была.

—. Сколько раз?

— Много.

— Что-нибудь принимал?

— Водку пил, с солью.

Вот придурки-то, а?! Ну, чем бы ни заболели — все водкой с солью лечат.

— Зачем?

— Думал, легче станет.

— И что, стало?

— Нет.

Ему даже говорить было трудно. Панперитонит [45] Панперитонит — тяжелое гнойно-воспалительное поражение всех отделов брюшной полости. . Диафрагма двигается — боль дикая.

— Сколько раз ты ее пил?

— Да все время.

Он говорил прерывисто, на выдохе, как раненые.

— Вчера полегчало немного. Совсем почти отпустило.

— А потом с новой силой, да?

— Да.

Период мнимого благополучия. Классика. Труба чуваку.

— Ах, Коля-Коля… Жена есть?

— Есть, в разводе.

— А дети?

— Двое, Что, совсем плохо? Резать будут?

— А ты думал? Дай бог, если хоть метр кишок оставят, а то ведь соединят пищевод с жопой, и будешь всю жизнь с затычкой ходить.

Он ему не сказал. Ничего не сказал. Коля доживал свои последние часы, но Северову поверил безоговорочно.