Дон Делило - Весы

Ваша честь, я не могу изложить истину простыми «да» или «нет». Я расскажу историю. Этого мальчика дразнили другие дети. Вечно рваные рубашки и кровь из носа. Послушайте меня. Я напишу книги о жизни Ли Харви Освальда. У меня есть важная информация по данному делу. Обо мне говорят по всему миру. Я выбивалась из сил, с мизерными деньгами растила сыновей, а теперь обо мне и по телевизору, и в иностранных газетах, но где же средства на приличные похороны? Есть истории между строк, ваша честь. Ли собирал марки в книге и сам учился играть в шахматы за кухонным столом, и его послали в Россию шпионить. Я возьму фотоаппарат и сделаю его биографию в снимках, там будут дома и квартиры, где он жил. Расскажу, как я работала в нескольких местах, чтобы прокормить моих мальчиков, и доработала до патронажной сестры. Я знаю, что такое болезнь. Что такое маленькая зарплата. Мне платили девять долларов в день, я жила по месту работы, занятость двадцать четыре часа. Я три дня не снимала рабочей одежды, перебегала из отеля в отель вместе с тайной полицией из разных отделений, с журналистами из «Лайф», переводчиком, фотографом, русской невесткой и двумя больными детьми. Марина целый день стоит и курит. Я в рабочей форме, а ей приносят одежду. Повсюду висят пеленки. По телевизору дали сигнал, и в Ли выстрелили. От нас, женщин, это скрыли, а потом, когда ехали на машине в другой отель, что-то передали по радио, и агент сказал: «Не повторять, не повторять». Я спросила: «Это о моем сыне?» Он не ответил. Тогда я сказала: «В моего сына стреляли, да?» И он заговорил в микрофон: «Не повторять, не повторять». Я сказала: «Отвечайте, я должна это знать». «Не повторять, не повторять». Потом это показали по телевизору в номере, но нам с Мариной не дали посмотреть передачу. Агенты посадили нас за телевизор, а сами столпились у экрана и смотрели. Телевизор стоял к нам задом. Пятнадцать или восемнадцать человек собрались с другой стороны и смотрели. Принесли нам кофе и смотрели.

Я пережила смерть, и это тяжело.

Я настаиваю на расследовании этого дела и представляю свои данные. Но я не могу ужать их в одно простое утверждение. Когда ему было два года, я пришла домой и обнаружила у него на ногах красные полосы. Это миссис Роуч с Полин-стрит выпорола его. Потом я отдала его в приют, и он спал вместе с братьями в большой длинной спальне, где сотня мальчиков и ряды коек. К десяти годам он сменил шесть школ. Начнут исследовать, в какой среде он вырос, мы ведь переезжали из дома в дом. Ваша честь, я жила в разных местах, но у меня всегда было чисто, прибрано, всегда какие-то приятные вещицы, украшения. Мы переехали, чтобы жить семьей. Вот тема моего исследования.

Меня порицают как мать, ваша честь, но я смеюсь, читая всю эту ложь, которую пишут про моего мальчика. Ли рос счастливым. У него была собака. Этот мальчик всего месяц ходил в среднюю школу на Арлингтон-Хайтс, после чего вступил в морскую пехоту, мы тогда жили на Коллинвуд-авеню, и в школьном альбоме есть три его фотографии. Скажите, почему из всех детей выбрали мальчика, который ушел из школы почти сразу, и сделали три его фотографии? Мне говорят: «Не понимаю, к чему вы, миссис Освальд». Не понимаете? Так вот, я к тому, как все это делалось, и будет делаться. Вот в чем суть. Вопрос в том, с каких пор его начали использовать? Он залезал на крыши, смотрел на звезды в бинокль, а его послали в Россию с заданием. Ли Харви Освальд — это больше, чем бросается в глаза. У меня уже украли документы. Кто-то из тайной полиции утащил у меня из дома газетные вырезки. Обо мне говорят по всему миру, а они роются в моих бумагах.

Появился священник, желая сказать несколько слов у гроба. Он был руководителем Церковного совета и не проводил службы уже восемь лет. Но ему хотелось помочь, хоть он и оставил Библию в машине. Сотрудник похоронного бюро открыл гроб, подошла Марина Освальд, поцеловала мужа и надела два кольца ему на руку. Она была в темном платье и светлом пальто, и теперь всхлипывала, дети плакали, люди из службы безопасности переминались с ноги на ногу и смотрели куда-то в небо. Марина поймала себя на мысли: как странно, ведь когда Хрущев приезжал в Минск, где они жили с Ли, там ходили настойчивые слухи о покушении на его жизнь. Если бы Ли выбрали для этого, о нем бы лучше заботились. По крайней мере, русские; они умеют охранять подозреваемых. Эти скупые мгновения у могилы довершили ее одиночество. Остались только сны, в которых долгие годы ей будет не хватать того нежного Алика, каким он был вначале, того, как он играл с Джун Ли, как смотрел на нее часами. Священник произнес: «Господь наш на небесах и в бескрайней вселенной». Она осталась одна с двумя маленькими детьми, под бегущими облаками, бездомная, придавленная горем, живет в мотеле с дюжиной вооруженных людей. Как же такое могло случиться?