Сергей Солоух - Игра в ящик

Художник Владимир Машков очень любил работать под радиотрансляции из Большого зала консерватории или Колонного зала Дома союзов. Лучшие его картины «На перекатах» и «Неукротимый нерест» вдохновила безбрежная как океан народных чувств музыка композиторов «Могучей кучки» Милия Алексеевича Балакирева и Цезаря Антоновича Кюи. Надеялся на нее Владимир и сейчас.

Как и все его товарищи, художник Машков рисовал рыбу. Великий символ нашего, нового времени. Образ обтекаемого и не бросающего слов на ветер борца, кровь которого всегда так холодна или же так горяча, как этого требуют текущий момент и политическая обстановка. Стайные рыбы, рыбы-коллективисты, рыбы-колхозники – сардины, сельдь и кильки, – неустрашимые, могучие стальные потоки в черных морских глубинах особенно удавались художнику Машкову. Тем удивительнее недавно случившаяся с ним неприятность. Закупочная комиссия отказалась приобрести у художника только что законченную работу «Стремительный косяк кефали».

– Недостаточная проработка деталей, – заявил во всеуслышание председатель комиссии искусствовед Семен Семенович Винокуров. Человек с таким апломбом и авторитетом, что никто и никогда не смел ему возражать, кроме, конечно, дочери Полины. Но она, из-за того что Владимир избегал ее, не принимал сомнительных намеков и предложений, была не на его стороне.

Машков поставил непроданную картину на мольберт и стал думать о деталях. Однако, несмотря на путеводный ясный звон в голове после назначенных на совесть и от души ударов Никиты Ильина, вдохновение не приходило. Стыдно было Владимиру. Солнце заливало пол. Капели звонко барабанили о ржавую жесть подоконника. В водосточных трубах громыхал падающий лед. Трудиться бы и трудиться, забыв обо всем, но ничего не выходило. Все мысли были лишь об острых и изящных ноготках Люси Лебедевой, выкрашенных красным броским лаком. Владимир видел их всего лишь один раз, сквозь зеленые сетчатые перчатки, на вечере, посвященном юбилею художника-передвижника Ивана Ивановича Шишкина, три месяца тому назад, но так они ему запомнились, что до сих пор не давали нормально жить и работать. В отчаянии Машков уже хотел достать из буфета открытую сегодня утром бутылку водки и допить, но тут в прихожей неожиданно раздался звонок.

«Неужели, – подумал художник, – всякий стыд потеряв, заявилась сама, вот так, днем, когда дома соседи, безо всякого приглашения?»

Владимир взял из-за дивана кусок кирпича, которым подпирал его, чтобы тот не качался, и решительно вышел в прихожую.

На пороге стоял невысокий плотный майор в серой поношенной шинели.

– Вам пакет! – густым голосом сказал майор, весело и хитровато уставившись на удивленного Машкова черными глазами.

– Аркадий Николаевич! – Машков порывисто обнял майора, нечаянно испачкав ему подворотничок с утра еще кровящей губой.

– Это ничего, – улыбнулся тот, снимая шинель, – рабочий момент. Я понимаю.

Он уселся в кресло и окинул художника долгим оценивающим взглядом.

– Хорошо, хорошо, но только почему все время в одно и то же место?

– Гвардии ефрейтор, – виновато сказал Владимир, – бывший ординарец гвардии майора Деева. По-другому не умеет.

Сверлящие глаза майора Волгина, бывшего армейского командира самого Владимира Машкова, все еще изучали художника.

– Значит, здесь, в этой обители, ты ешь, спишь и творишь свои шедевры?

Машков молча кивнул и продолжал хлопотать у круглого стола, гремя приборами. Очень многое хотелось обсудить со старым верным товарищем, поэтому вместо початой поллитры Владимир выставил на скатерть бутылку сухого вина.

Аркадий Николаевич Волгин рассматривал стоящую на мольберте картину.

– Хорошо схватил! Армада, наша непобедимая стая, – Аркадий Николаевич поднял быстрые глаза на Владимира и с довольным видом облизал сухие губы. – А я вот демобилизовался. Возвращаюсь к себе на родину, в Миляжково, дай, думаю, загляну к Владимиру, посмотрю, как он живет-может.

– Это вы хорошо сделали, – сказал Машков, протягивая Волгину первый полный стакан.

– За встречу!

– За встречу!

– Ловко схватил! – повторил Аркадий Николаевич, снова посмотрев на картину. – Молодец. Мне нравится.

Владимир пожал плечами.

– Позавчера на художественном совете забраковали, – мрачно сообщил он. – Предложили «доделать». А у меня на нее договор.

– Доделать? – переспросил Волгин. – А что доделать?

– Чешуя, говорят, не проработана. Рыбы без чешуи, говорят, не бывает, – с грустной усмешкой сознался художник.