Юрий Невский - Железные игрушки — магнитный потолок

— Петр, — сказал он, — отец родной, голубчик…

— Мы пришли к тебе сказать… — заторопилась Варвара, — что нынче ночью передало, передало… — у нее захватывает дух.

— «Радио Шао-Линь» передало, — продолжил он.

— Натурально, на тибетском языке шпарили! — вторит она.

— Что, ну… время покупать черные перстни

Петр роняет банки с клеем, комкает липучие дацзыбао, бестолково мечется под их смеющимися взглядами. «Ну… а? Родненькие мои, правда? Нет, не врете?.. Дожили ведь, да? Дождались!»

Петр опростал от мусора чашки из-под бонсаек, разлил крымское. «Ну, выпьем за это время, что шершавой змеей оползло мглистую Гоби снов и свершений, памяти и непостоянства, все явочные квартиры и законспирированные телефоны Зимы, опутало руки таксистов и они правят по космическим картам, развозя по шалманам одних лишь китайских пластунов-спиртоносов!»

Выпили и решили идти к Иван-Чаю, пока тот не исчез в неизвестные синусы и косинусы пространств по опохмельным делам. Перевалили через сугробы и замять хозяйственного двора. Подземное царство тлеет светом, перчатка дыма из трубы машет в обветшалое небо. Вниз, вниз, в удушливо-пыльный ангар, где теплые вены труб, сторожкое бормотание приборчиков… Так вот где собираются истопники региона Восточной Сибири на безутешный праздник начала отопительного сезона! Сюда же приходят с окрестностей памятники дедушке Ленину, сам Иван-Чай раздает им теплые кепки на зиму. Они улыбаются плохо покрашенными серебряной краской ртами, пьют портвейн рукой, протянутой к коммунизму. И сам Иван-Чай цветет здесь, понятно, махровым цветом.

Они пошли на него сомкнувшись, скандируя металл неотразимой речевки время покупать черные перстни но он, сидя на табуретке, мазутная телогрейка, лишь пощурил хитрецо мутных глазок. «Ну и что?» — едва покачнувшись, чуть ли не отвернулся презрительно, сплюнул под ноги.

— Но как же… ведь «Радио Шао-Линь» передало! — тихо и зло завелся Петр.

— Сегодня ночью, сам слышал.

— На тибетском языке! — ввязалась Варвара.

— А опохмелиться? — тихо спросил Иван-Чай. Ага! он-то был наготове, подбросил на ладони две «Массандры». Телогреечка вспучилась мазутным болотцем, слизнула подарок. «Э-м-м…», умаслено тянет старый хитрец, «ну, а еще-то что?»

Но не выдерживает Петр Ян. Кочегарное небо над головою Отца Кочегаров пронзает солнечный блеск немыслимой шпаги. — Шпага! — орет он. — Чистое золото! Тысячу рублей стоит!

«Ладно, ладно… нешто я не понимаю», темными ручками облапывает чистое сияние, пробует на зуб, бросает понравившуюся вещицу на стол. Она болезненно блещет среди луковой шелухи, скорлупы, крошек.

Заходит в дальний угол, в закуток, указывает пальцем жестяную коробочку на стене в проводах, с сигнальной лампочкой. «Это машин-ь-ка», умягчает привычное слово.

«Машин-ь-ка», действительно — и ничего более!

Стряхивает ржавь и копоть, тычет отверткой, рассыпаются трескучие искры… Забинтованная изолентой рукоятка рубильника застыла на отметке «ЗИМА». Далее деления «ВЕСНА», «ЛЕТО», «ОСЕНЬ».

Иван-Чай оглядывается, тянет время, млеет от своей несусветной значительности. Но вот перестал суетиться, вытер ладони, с хлюпаньем втянул в себя воздух… и прыгнул утренним Брюсом Ли! — повис на рычаге. Наступило странное единовременье… Было слышно, как ползут по снегу китайские спиртоносы-лазутчики, таксисты переговариваются с инопланетными тарелками, комитетчики «Солидарности» варят свой суп, суровые бородачи-подпольщики трескают на гектографах воззвания, аквалангисты листают Бердяева, водопроводчики играют в пыльных подвалах в рэндзю. И над всем этим возносилась неувядаемая мелодия японского квартета «Черные утки» с далекого и забытого, невыключенного где-то вертака.

Рубильник нехотя сдвинулся с места… дедушка еще подтянулся, взболтнул кирзачами — «поехали!», застонал по-гагарински в предстартовых муках.

И были ли они порознь, или магнитный обруч дружеского дела объединил их, но в глубине этого омута народившимся голосом Робертино Лоретти пропела детская труба марсиан, зеленые ветры-дельтапланеристы копили свою силу в распадках горной и равнинной, такой непонятной страны, чтобы не через неделю, так через две единым порывом захватить город, растормошить всех сонь-пассажиров! Рубильник, железисто тюкнув, застыл на отметке «ВЕСНА».

Поднявшись на второй этаж их рижского дома, держа в руках поднос с традиционным в этот субботний вечер печеньем (к традиционному чаю), Ингрида удобно устроилась на любимом диване перед телевизором. Ее муж, Янис Земзаре, ведущий политолог-стратег Центра политологических исследований, уставившись в монитор, за столом, заваленным толстенными справочниками и словарями, продолжал работать над своей очередной статьей, лекцией или международным обзором. В ожидании фильма Ингрида пересказала ему новости за неделю, все интересное, что произошло на работе; в Национальной художественной галерее она была научным сотрудником.