Дуровъ - Все схвачено

– А допустим, что вы посетили мою школу, а я, как спортсмен и отличник, вас приветствовал написанным школьным директором спичем. Пойдет?

– Пойдет, – засмеялся Очкарик… Встал, подошел к рабочему столу, снял трубку связи с приемной: – Принесите мне мою фотографию. Только получше и побольше.

Фотки, видимо, лежали не в долгом ящике, потому что помощник появился буквально через минуту и в вытянутой руке держал две черно-белых портретных фотографии размером восемнадцать на двадцать четыре. Как и положено.

– Спасибо, свободны, – сказал Очкарик, забирая фотки и протягивая из Легату: – Какую надписывать?

В принципе никакой разницы не было.

– Эту, – ткнул пальцем Легат.

Очкарик вернулся к столу, сел за него, взял черную перьевую ручку и что-то написал. Символически помахал карточкой, чтоб, значит, чернила быстрее просохли, понес подарок Легату.

– Вот.

– Спасибо, – ответил на «вот» Легат. – У меня в тоннеле у ворот сумка, я карточку в трубочку сверну, спрячу и не сомну. А в Столице – в рамку и на стену. Легенду вы знаете… – Он встал, потому что Очкарик продолжал стоять. Видимо, аудиенция закончилась. – Что мне сказать в нашей Конторе?

– Скажите, что я благодарен за долгую и бескорыстную помощь. Скажите, что я и мои сотрудники считают, что наши отношения стали хорошей школой и для нас и, не исключаю, для ваших специалистов. Скажите, что в дальнейшем… да с нынешнего дня!.. мы будет работать сами. А что получится, ваши люди уже давно знают. Полагаю, то и получится. Ничего изменять мы не будем… – повторил жестко и по слогам: – Не будем!

– Я понял. Скажу все и от себя кое-чего добавлю. Пусть послушают. А услышат или нет – это уж не мое… Действительно рад был общению. И спасибо за тех, с кем вы меня познакомили.

– Эти знакомства вам как-то были полезны?

– Буквально – никак. Да и в чем? Я же, как говорится, не местный. Да и не ждал я никакой пользы. Но зато понял что-то, что не понимал раньше.

– Что именно? – поинтересовался Очкарик.

А Легат вежливо отшил его:

– Извините, но это – личное. Спасибо вам и – прощайте.

Намеренно употребил это окончательное и бесповоротное «прощайте».

И Очкарик не спорил:

– И вам спасибо. Прощайте.

Легат пошел к двери и вдруг вспомнил. Может, и зря вспомнил… Притормозил, обернулся: Очкарик как стоял, так и стоял. Смотрел вслед.

– Вы сказали, что не будете ничего изменять. У меня нет ни одной причины для несогласия с вашей позицией. По-любому – логично… Но уж простите за не всегда наказуемую инициативу. Вспомнился один факт. Не специально. Я скажу?

– Я не вправе заставить вас молчать. Говорите, конечно.

– Мы начинаем путь в ваше время от места, где три года назад открылась гостиница «Страна». Ход в тоннель начинается в ее подвалах… Кстати, увы, но ее снесли недавно. Опять хотят построить новодельный Старый Центр. Есть у нашего Головы большая любовь сносить и строить… Но я о другом. Просто к сведению. Как хотите, так и используйте… Двадцать пятого февраля семьдесят седьмого года около половины десятого вечера в «Стране» случится самый большой в послевоенной истории Столицы пожар. Погибнут сорок два человека. Будет много раненых. Более сотни номеров гостиницы выгорит. Причины пожара так толком и не обнаружат… Мы с вами прежде все больше о политике, о взаимоотношениях внутри и вне. А это – про людей. Просто – к сведению… И еще раз спасибо! И прощайте…

И ушел, не дожидаясь какой-либо реакции на свои слова.

А Очкарик никак и не отреагировал на сказанное. Слушал, кивал головой. К сведению и принял…

Машина Легата ждала, к причалу прибыли мухой.

Харон уж извертелся прямо.

Легат загрузился в катер, и они погнали к причалу.

– Я узнал, зачем эти штуки, – перекрикивая мотор, начал пытливый Харон. – Тут прораб знакомый. Он рассказал. Видели щиты на набережной? Сборные. Их соберут и наглухо закроют тоннель. С двух сторон. А потом эти дуры откачают из тоннеля воду. А потом тоннель засыплют землей или щебнем, а входы зальют бетоном. Навсегда. И вы больше к нам не попадете. Ку-ку! Не будет больше хода между нами… Говорят, решение самого Очкарика. И план работ он утверждал… – Харон развернул катер и причалился, но движок, как обычно, не глушил. – Так что прощайте и не обижайтесь, если что не так было.

А чего обижаться-то? Все не так и было…

Оглушенный новостью Легат даже не ответил Харону. Вылез на причал, вошел в ворота, закрыл их, ключ в замке повернул. Подтянул к себе сумку, сел на нее. Долго сидел. Время не отметил, но – навскидку – минут сорок точно. Смотрел на орла, нарисованного Гумбольдтом. Не нравился ему этот слабый, смятый ветром орел.