Дуровъ - Все схвачено

И вышла из машины, аккуратно прикрыв дверь. И пошла к подъезду. А хам Легат, даже не проводивший даму до подъезда и не заметивший собственного faux pas, ложного шага, крикнул вслед:

– Зло – Гумбольдт!.. Тут не только писателю, тут и голому ежу ясно.

Но Оса не услышала. Она уже вошла в подъезд, и дверь за ней громко хлопнула…

И Легат уехал домой, смятенно раздумывая, прав ли он в своем выборе, если Оса, которая знала обоих наизусть, не умела выбрать, кто Хайд.

А вопрос, похоже, интересный…

Надо подумать, всерьез подумать.

Тут как раз мобильник проснулся. Кому это не спится?

Оказалось – Полковник.

– Не разбудил?

– Пока нет, – осторожно сообщил Легат. – А что горит?

– Да ничего не горит. Есть пожелание.

– Я – одно большое ухо.

Полковник хохотнул.

– Так я прямо в ухо. Есть мнение, что не надо вам больше туда ходить…

– В смысле?

– В прямом. Забыли про тоннель. Забыли про Очкарика. И Диггера, кстати, побережем. А от своего обещания про Общество я не отрекаюсь, передай ему…

– А чье это решение?

Легат почувствовал, как что-то у него внутри отрывается и ухает вниз. Разом. Знакомое ощущение, хотя и редкое. Оно возникало, когда Легата били, фигурально выражаясь, кувалдой по голове. Типа – ошарашивали. Раз десять за минувшую жизнь – это, в общем, немного. Но памятно. Нынче – одиннадцатый.

– С самого верху, говорят.

– А что самому верху до нашего проекта?

– Не знаю. Я – человек служивый. Пожелание начальства – приказ для меня… Диггеру передай, чтоб звонил, не стеснялся…

Значит, точка? Значит, назад хода нет? Причем – буквально. Хотя и в переносном смысле – тоже… Поиграли-поиграли и выбросили заводную игрушку – там человечки в коробочке плясали и пели. Доплясали и допели. Наигрались, блин! А она-то – ручной работы, человечки в ней – как живые…

Что ж, занавес так занавес, господа! Да и вправду: пьеска одноактовая, судьба ее по определению коротка. И что, он, Легат, не догадывался разве о том? Еще как догадывался! Но как ребенок, у которого зуб болит, все оттягивал поход с мамой к врачу, все таил свою болячку…

А тут даже не мама, а папа решение принял. И Легат о папином решении тоже догадался, когда гулял с папой за ручку. Хотя и не думал, что так скоро.

Когда ставил машину на стоянку – уж к полуночи подбежало! – мобильник зазвонил. Легат, чертыхаясь, отрыл его во внутреннем кармане пиджака, нажал клавишу, даже не поглядев на экранчик – кто это в такую поздноту.

А в мобильнике оказался Диггер.

– Привет, – сказал он. – Не спишь?

– Уснешь тут… – тактично ушел от ответа Легат.

– Я тебе чего звоню… Я только-только оттуда, чтоб оно сгорело! Прямо охренел там. В твоем, кстати, номере в «Матьгороде». Его мне по наследству передали, хороший номер, большой… но я не о том. Тебя завтра с утра Очкарик ждет. Мне сказали: позарез!

– Как позарез? Когда с утра? Ты на часы смотрел?

– А чего на них смотреть? Я домой еду. Сейчас частника заловлю и – домой. А тебе в десять ноль-ноль велено быть у Самого. Как штык! Чего-то там у них, жопой чувствую, не складывается…

– Чего не складывается?

– Не знаю я – чего. Мне не говорят. Я ж не ты. У курьера дел-то всего-ничего: принеси-отдай-забери-передай. И ку-ку. Сейчас я как раз передаю. Целую крепко. Привет Очкарику.

И что, скажите, делать? – сам себя Легат спросил. И сам себе ответил: а ничего! Быть в десять у Очкарика. Видать, что-то там горит. И там – тоже. А договор таков: связник – Диггер, а он, Легат, – мальчик по вызову. Вот и вызвали, дождался…

Одно утешало: поговорит с Очкариком – ну, два часа! – и назад. Можно и жену в известность не ставить, куда он завтра отправится. Она до сих пор до конца не верит мужу. То есть в общем – верит, поскольку муж не давал и не дает ей повода подозревать его… в чем?.. ну, скажем общо, во вранье ради вранья. Но поскольку она умна – во-первых, и тактична, во-вторых, то все, мужем походя оброненное, по определению считается правдой. Какой бы дикой она ни казалась!

Да и вообще, не о бабах же речь, в самом деле! В этом случае соврать можно куда более убедительно.

Как он Очкарику все объяснит?..

Спросонья и от недосыпа родилась дурацкая мысль. Захватить с собой, допустим, толстый фломастер – желательно красный или черный, дома есть, это он точно знает, сам покупал и не раз. Попросить у соседского пацана баллончик с красной краской, это уже у него точно есть, он граффити увлекается и не без успеха, паренек небездарный, отнюдь, отнюдь. Когда попросить?.. Глянул на свои «Генеральские» – вот, блин, до сих пор не сменил, забыл, получается в цвет! – уже полночь натикала и еще минут десять как перетикала. Спят соседи? Соседи скорее всего либо спят, либо готовятся ко сну, а сынок, насколько Легат знал, раньше двух не ложится. Сова он, видите ли…