Максим Кантор - Совок и веник (сборник)

– Fucking university. У меня нет образования, я свободный человек. Что ты на меня так смотришь? Я свободный человек, понял?

Я на него никак не смотрел, я его едва видел.

– Тебе не нравится, что я гей? Да? Не нравится? Сука коммунистическая! Не трогай меня, понял? Не трогай меня!

Я до него, разумеется, не дотронулся и пальцем. Более того, я боялся до него дотронуться.

– Не трогай меня! Иначе пожалеешь! Ты пожалеешь! Ты будешь о-о-о-очень жалеть, сука! U gonna be verrrry sorrrry!

– Я тебя не трогаю.

– Тебе не нравится что я гей? Да? Не нравится? Не нравится, сука? А это мой, сука, свободный выбор! Здесь демократия, понял?

Я вдруг понял, почему при демократическом строе вопрос о гомосексуализме стал актуален. Дело в том, что любовь народа к демократии – своего рода однополая любовь. Монархия провоцирует гетеросексуальные инстинкты, а демократия – гомосексуальные. Но тогда я эту мысль додумать не успел.

– Ты коммунист? Говори мне правду, сука!

– Нет, – сказал я, – не коммунист.

– Но ты не любишь демократию, man! Я чувствую, ты не любишь демократию!

Так мы говорили еще полчаса, и я обрадовался, когда они решили, что пора спать. Я лег на матрац, положив под голову свернутую рубашку (на мне была еще футболка, а ложиться лицом на матрац не хотелось).

Когда проснулся, в комнате был только один негр. Рубашка моя исчезла.

– Отдай рубаху.

– Какую рубаху?

– Мою рубаху, я положил ее под голову!

– Man. Зачем ты врешь. Ты был без рубахи.

Я спустился вниз, хозяин разрешил мне позвонить, и я набрал номер мастерской. Колин и Мэлвин были уже на месте. Я попросил их прийти с деньгами, выручить меня.

– Сейчас прибегу, – сказал Колин. – Твой пиджак я нашел.

– Пусть Мэл тоже придет, – сказал я.

– Мэл всегда рад пройтись. Он купит сэндвич по дороге.

– Захватите с собой Доменика, – я так сказал, посмотрев на хозяина заведения.

Они пришли втроем через полчаса, и я предъявил хозяину расписку.

– Где мои часы?

– Деньги сначала, man!

– Сколько?

– Двести фунтов.

– Что?!

В те времена за двести фунтов можно было получить комнату в отеле «Карлтон». А тут был не «Карлтон».

– Двадцать – и то много, – так сказал Колин, а Мэлвин тяжело шагнул вперед и добавил:

– Нам кажется, ты мошенник. You are crook.

Мэлвин Петтерсон – бывший штангист, он очень большой и сильный человек. Доменик Фергюсон-Ли играет в регби за команду «London-French». Название у команды дурацкое, но Доменик – весьма накачанный парень. Колин мелковат, но храбрый. Вчетвером мы представляли (так мне показалось) убедительную группу.

– Двадцать фунтов! И спасибо еще скажи!

– Двести. Сразу.

За спиной хозяина открылась дверь, и оттуда вышли четыре человека, такие же крупные, как сам хозяин, такие же мощные, как Мэл, все с перебитыми носами. Видимо, один из них был мой ночной собеседник – я узнал его по характерному «fucking bullshit».

– Деньги. Быстро.

– Знаешь, – сказал рассудительный Колин, – может, лучше заплатить? В конце концов, ты же действительно здесь ночевал. Вот твой пиджак, кошелек внутри.

– Заплати, – сказал спортсмен Доменик, – они по-своему правы.

– В сущности, – сказал Мэл, – каждая гостиница имеет право ставить свой тариф.

Я отдал двести фунтов – странно, что эта сумма нашлась в бумажнике. Часы стоили не намного дороже – сделка получилась сомнительной.

Хозяин хмыкнул, пересчитал купюры, вернул часы, и мы вышли на улицу.

Я пересказал ребятам историю вчерашней ночи.

– «Funky Monkey» – заведение бывших боксеров, – сказал Мэл. – И еще они наркотиками торгуют.

– Странно, что они вернули часы, – сказал я.

– Шутишь! Он же написал расписку! У нас здесь, Макс, закон и демократия. Это тебе не Россия.

– Да, – сказал Колин, – тут, в Британии, все по закону.

А Доменик спросил:

– Слушай, а что, при социализме действительно было бесплатное жилье?

– Да, – сказал я. – Было. Теперь уже нет.

– И давали квартиры беднякам?

– Маленькие, конечно, но давали. Не дворцы.

– Воображаю себе эти хибары! Воображаю эту социалистическую помойку! Fucking bullshit! Концлагерь!

И Доменик сплюнул.

Однажды я потерял в лондонском метро свои трусы. История, между прочим, банальная, хотя можно вообразить невесть что.

Дело было так. В тот год (как раз началась война в Ираке) я жил в Лондоне, ездил на работу в Брикстон и много пил. Умерла моя мама, на душе было тошно, а выпивка вроде притупляла боль. Я приезжал на Coldharbour lane, садился рисовать офорт и ставил перед собой бутылку чего-нибудь крепкого – а к вечеру бутылку выпивал. Выходил из мастерской, пошатываясь, плелся к метро, доезжал до дома, валился спать, а утром все сначала. Так вот и жил.