Сергей Говорухин - Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)

Левашов стоял рядом, прислонившись к будке, слушал эту несусветную ложь.

Наташа забарабанила пальцами по его плечу и, зажимая трубку ладонью, проговорила:

– Слушай, бог меня накажет, да? – и тут же проинформировала о реакции на том конце провода. – Ругается на чем свет стоит…

– Не отвлекайся, – мудро посоветовал Левашов.

– На месяц, не меньше. Да знаете, все так как-то… Ну, кому-кому, а мне найти замену несложно. Я договорилась с одной девицей – она вам завтра будет звонить… Ну, что поделаешь – обидно, конечно… И вам всего самого доброго.

Она повесила трубку, ступила на асфальт, потянулась и сказала со смутным недопониманием, обычно сопровождающим внезапное счастье:

– Я свободна!

…Где-то далеко, над заснеженными вершинами афганских гор, вставало солнце.

Левашов, Истратов и начальник заставы Богодухов сидели под навесом полевой кухни и курили, по привычке пряча огоньки сигарет за отвороты бушлатов.

– Ночь на удивление спокойно прошла, – сплевывая на окурок, сказал Богодухов. – Через час пойду докладывать по начальству.

– Во-во, – заметил Истратов, – так и доложи: в связи с уважительным отношением афганской стороны к начальнику заставы майору Богодухову было решено его день рождения всякими идиотскими выходками не портить.

– Не они, так вы все испортили своими сборами…

– Ну, извини, – усмехнулся Истратов. – Скоро мы уйдем, и ты вздохнешь с облегчением…

– Пошел ты, знаешь, куда?

– Знаю.

– Ничего, – сказал Богодухов, – дай бог, вернетесь, там и погуляем. Баньку затопим…

– Что значит: дай бог? – мрачно спросил Истратов.

– То и значит, Паша. Не к теще на блины идете…

– Ты мне, Богодухов, – сказал Левашов, толкнув Богодухова плечом, – образцового отца-командира напоминаешь. Все у тебя сыты, обуты, а за подкладку фуражки набор поговорок зашит. На все случаи жизни…

– Какой из меня командир… Мне бы джинсы с бейсболкой и куда-нибудь на Азовское море. Спасателем…

– Почему на Азовское? – спросил Истратов.

– Оно мелкое. В нем утонуть невозможно.

Истратов поднялся.

– Пойду ребят будить – через час выходим. Ты собрался, Левашов?

– Нищему собраться – только подпоясаться, как ответил бы на моем месте майор Богодухов.

– Ну-ну.

Истратов ушел.

– У тебя рожки на тридцать? – спросил Богодухов.

– На тридцать.

Богодухов взял свой автомат, отстегнул спаренные, удлиненные рожки на сорок пять патронов и протянул Левашову.

– Возьми. Мои на сорок пять.

– Спасибо. – Левашов отстегнул свои рожки и протянул Богодухову. – Махнем не глядя, как на фронте говорят…

– Слушай, Жека, – сказал Богодухов, – мы с тобой друг друга сто лет знаем… Я тебя прошу: не будь мудаком.

– В каком смысле?

– В смысле, не лезь никуда! Без тебя навоюют…

– Там видно будет.

– Там уже ничего не будет видно…

Богодухов встал.

– У меня на этой кухне двоих поварят убило…

– Что ж вы ее в землю не закопаете?

– Кухню в землю не закопаешь…

Богодухов смотрел куда-то поверх гор, и взгляд его был таким отрешенным и смертельно уставшим, что Левашову стало не по себе. Словно не он, Левашов, а его старый товарищ Витька Богодухов уходил сегодня в заранее предопределившую его судьбу неизвестность.

И уже неотвязчиво стояли перед глазами убитые поварята.

– Куплю себе дом на берегу, – задумчиво произнес Богодухов, – побелю известкой и буду слушать море… Женюсь на фантастически красивой женщине…

– Ты же женат.

– Какое это имеет значение…

Левашов подошел к Богодухову.

– Не провожай нас – ну тебя к черту…

– Долгие проводы – лишние слезы… – сказал Богодухов. – Женька…

– Ладно… – махнул рукой Левашов.

Они обнялись. Скомкано и неловко. Богодухов ткнул Левашова в плечо, отвернулся и пошел в сторону штабного блиндажа. На мгновение Левашову показалось, что он плачет…

Поезд трясло.

Проводница – немолодая, измотанная дорогами, шла по вагону, держась за поручень и строго заглядывая в каждое окно, словно то, что было за окном, также находилось в ее ведении и подлежало контролю на всем пути следования. Она дошла до предпоследнего купе, постучала в закрытую дверь.

– Добрый вечер! Билетики ваши, пожалуйста. Так, Левашов. До Инты. А вы, стало быть, Левашова?

– Боже упаси, я – Наташа.

– Наташа так Наташа. И за бельишко, пожалуйста. Чаек будем пить?

– Непременно, – отозвался Левашов. – Скажите, а курить у вас можно?

– Исключительно в тамбуре. Тамбур-то – вот он.