Сергей Говорухин - Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)

Лениво помахивая хвостом, пересекает дорогу корова, вековую мудрость земли неся на рогах. Остановила время! Все вышли из машин и пошли за коровой…

Проснулся и рассмеялся в подушку: как избавиться от детской наивности снов?

Маленький невзрачный человек идет пустынным городом.

Поздний вечер. Продувающий насквозь, порывистый ветер…

Человек есть на улице, человека нет на улице – он совершенно незаметен, впрочем, как и всю свою жизнь… Об этом он думает. Еще он думает о том, что никто и никогда не ощущал в нем необходимости.

Через некоторое время его находят убитым ножевым ударом. Кому и зачем понадобилось убивать этого беззащитного человека?

На месте убийства милиция, экспертиза, «скорая помощь». И люди. Необыкновенно много людей. И, конечно, искренние, полные негодования и сочувствия возгласы окружающих.

Еще никогда не уделяли ему столько внимания.

Гуси рождаются на свет и живут исключительно для того, чтобы быть убитыми.

Я не первый подумал об этом – просто однажды стало невыносимо смотреть, как добро и беспомощно глядят два глупых глаза-горошинки на покачивающийся топор в руке хозяина…

И все-таки октябрьский снег и дождь совершенно не похожи друг на друга.

Дождь – хлесткий и неминуемый – стремится вниз сплошным отвесным потоком. Он проносится мимо, разбивается о землю, и я тут же забываю про него.

Снег совсем иной. Он падает невесомыми судьбами, успевая побродить между потускневшими домами и мокрыми, почерневшими от дождей деревьями, поболтать с до сих пор не опавшими листьями, может рассказать им пару небесных новостей. Он еще успевает заглянуть в мое окно, и мы улыбаемся друг другу одной нам ведомой улыбкой…

Он еще хочет побыть кем-то на этой земле…

Морозным вечером встали друг против друга трамваи.

Я протер рукой морозную наледь и посмотрел в окошечко. В трамвае напротив она тоже протерла окошечко и посмотрела на меня. Так и смотрели: я на нее, она на меня…

Подумали, что это, наверное, судьба, и разъехались – каждый своей дорогой…

Замкнутый прямоугольник моей жизни: дом, работа, случайные приятели, чужая женщина…

Я замкнут в этом прямоугольнике и даже не могу сменить чередование сторон. Нет, я еще живу мыслью, что когда-то смогу бродить по мокрым аллеям Михайловского, и однажды начинаю всерьез обдумывать эту поездку, но в самый последний момент выясняется, что одна из сторон дала трещину. Я бросаю все и спешу заделать эту трещину.

Все-таки это прямоугольник моей жизни.

Пожалуй, самое удивительное в нашей жизни – сны.

Сны всегда разные и всегда не похожие на действительность. И все же бывают сны, которые заставляют просыпаться и задыхаться от боли. От того, что так есть или будет. От того, что уже ничего не изменить.

Я помню сон. Сон-одиночество. Помню, как посреди сна я встаю и в каком-то головокружении иду за почтой. Почему-то без ключа открываю ящик. В нем газеты, журналы и письма. Пять, десять, двадцать, больше писем… Я с жадностью хватаю их, прижимаю к себе – они выскальзывают из рук, падают на пол: пять, десять, двадцать… Я нагибаюсь, собираю их, а собрав, внезапно, но совершенно отчетливо вижу, что открыл не свой ящик.

В жизни непременно случается погода, которая не говорит ни о чем. В это время можно сидеть на лавочке и грызть семечки, безучастно созерцая окружающее.

В такую погоду в человеке зарождается равнодушие и уже остается в нем навсегда.

В моей жизни было много счастья, но чаще бывает трудно, тяготит и подавляет что-то неопределенное, становится страшно. В эти часы отчаяния я думаю, что в жизни будет еще много счастья, и этим живу.

Часто у печки-буржуйки, где здоровая атмосфера духа и ведутся неумные разговоры о том, что где-то, когда-то – меня непреодолимо тянет в звенящую, нарушаемую размеренным боем часов тишину родительского дома, где милая, славная моя мама, паровое отопление и те немногие люди, которым я нужен.

Но мое возвращение невозможно. Холодно. Одиноко. И руки тянутся к огню…

Расплывчато… Где-то за околицей настойчиво кричат петухи, наверное, уже третьи, и я, заспанный, совсем мальчишка, лениво сползаю с печки. Сыро, по полю стелется утренний туман, и, перебирая озябшими ногами в росной траве, я смотрю, как в алюминиевую кружку косо брызжут муаровые струйки парного молока…